Так много всего можно сделать, если в доме имеется пианино. Например, когда кошки наконец возвращались с крыши, то тяжело прыгали, один за другим, мне на спину по дороге на пол, и это заставляло меня практически ложиться на клавиши. Порой, вдохновленные особенно шумной музыкальной пьесой, они устраивали на ступеньках лестницы соревнования по борьбе. Взбудораженная как-то раз звуком их более громких, чем обычно, воплей, я подняла взгляд и увидела в дверном проеме ползущую на животе Шебу и держащего ее за шиворот Соломона. «Годится это для «Риголетто»?» – с надеждой вопрошали они.
Как-то вечером в разгар моего музицирования Соломон возбужденно примчался наверх и укусил меня за ногу. Только в шутку, конечно. Очевидно, он решил, что я играю на пианино смеха ради, поэтому решил тоже подшутить надо мной. Когда я завопила и взвилась со стула, он расплылся в улыбке во всю свою треугольную черную мордочку.
В другой вечер Шеба решила понаблюдать за мной, сидя на верхушке двери – излюбленном своем месте, и как раз когда я дошла до трудного пассажа, она свалилась. Полстраницы Шопена сопроводил пронзительный вопль и такой звук, будто кого-то, судя по всему, спустили с лестницы – такое было привычным делом в моей пианистической практике.
Чарльзу повезло еще меньше. Он намеревался поучиться игре у жены приходского священника, имевшей в деревне порядочное количество учеников, но преподавательница с мужем переехали в другой приход. Теперь вокруг в радиусе нескольких миль не было учителя. В ожидании, что таковой объявится (если нет, сказал Чарльз, он купит самоучитель, когда будет время, и обучится сам, главное – иметь пианино), он достал свою скрипку. Скрипка тоже находилась в весьма рискованном состоянии; струны давно повыпали, смычок сломался, поэтому она одиноко лежала в футляре. Чарльз специально поехал в город, чтобы все обновить, и в один прекрасный вечер счастливый появился в гостиной, с заново собранной скрипкой, готовый приступить.
– Итак! – уверенно произнес он, взмахивая смычком.
Я, конечно, должна была это предвидеть. Чарльз, когда практиковался, играл чрезвычайно хорошо. Скрипка, однако, коварная вещь, и после перерыва в несколько лет у любого ноты склонны вести себя не так, как надо.
Ноты Чарльза настолько пошли вкривь и вкось, что Соломон, мирно спавший на каминном коврике, вскочил и ошалело уселся на верхней площадке лестницы еще до того, как эхо первой мелодии замерло вдали. На морде у него было написано то же самое выражение, как после встречи с лох-несским чудовищем. И когда Чарльз вывел следующую ноту, уже более робко, не отрывая смычка от струн, кот спешно ретировался под кровать. По его мнению, кто-то кого-то убивал, и он не хотел быть замешанным.
Явно вставал выбор между его нервами и скрипкой. И когда дело дошло до того, что он стал вскакивать и садиться на лестничной площадке, даже когда я всего лишь хотела стереть с футляра от скрипки пыль, Соломон, как всегда, победил.
Скрипка отправилась обратно в чулан. Чарльз купил себе самоучитель игры на пианино. Пока что, будучи занят другими делами, он отложил его в сторону – но еще настанет день, мрачно уведомил он Соломона. Соломон с невинным видом посмотрел на него в ответ. Пианино ему нравится, заверил он.
Глава девятая
Сдвинуть дело с мертвой точки
Чарльз был не единственным, кого затронул отъезд пастора. Старик Адамс годами подстригал пасторскую лужайку, и когда в дом священника вселился новый человек – преподобный Морган, – привезя с собой моторную газонокосилку, и объявил, что любит управляться с ней сам, ради физкультуры, наш сосед был весьма обескуражен.
Он притворялся, что при встрече не узнает мистера Моргана. Поскольку мы жили в тихой, малонаселенной деревне, бывали времена, когда единственными попадавшими в поле зрения фигурами во всей округе были коренастая фигура старика Адамса, пересекающего заросший травой пустырь по пути в «Розу и Корону», и высокая, худая, одетая в черное фигура пастора, тоже выходящего из дома по какому-то делу. Но все равно старик Адамс делал вид, что его не замечает.
За своей ежевечерней пинтой пива он предавался сентиментальным воспоминаниям о предшественнике мистера Моргана, в которых преподобный мистер Холком, у которого самой заблудшей овцой всегда был старик Адамс, никогда бы себя не узнал. Старик Адамс проходил мимо ворот священника с таким видом, словно один только взгляд на них мог немедленно превратить его в соляной столб. Ситуация созрела для вмешательства сиамцев, и в подходящий момент собственная сиамская кошка старика Адамса, Мими, в нее вмешалась.
В последнее время мы редко видели Мими. Именно она и изображение ее невероятных достоинств, нарисованное стариком Адамсом, в первую очередь были ответственны за то, что мы увлеклись сиамскими кошками. Но к тому времени, когда Соломон и Шеба подросли, она перестала к нам наведываться. Слишком часто наша парочка объясняла ей, что именно произойдет, если она к ним сунется. Поэтому Мими обычно не проходила мимо дома пастора, довольствуясь тем, что – будучи леди и единственной кошкой в доме, что благотворнее воздействует на питомцев, чем содержание их парами, – просто сидела на столбике собственных ворот и изучала прохожих.
Однако сейчас она во всей красе сидела на стене пасторской ограды, крича во всю глотку старику Адамсу, чтобы он обратил на нее внимание, и тот, неистово потея от конфуза происходящего, старался ее согнать. Но она ни в какую не желала прыгать ему на плечо. Ей здесь нравится. Ее интересует покачивающаяся веточка. Вспомните, где она находится, возвестила Мими с достоинством. И сидит здесь, исполняя роль супруги сквайра, как та могла бы исполнять ее, если бы сидела на верхушке стены пасторской ограды. Старик Адамс вышел из себя и швырнул в кошку шляпой, пытаясь сшибить ее вниз. Мими прекратила играть в светские визиты, спрыгнула со стены, со скоростью победителя в дерби пробежала через зеленый пустырь и уселась на столбике собственных ворот. Именно поэтому шляпа, вместо того чтобы от нее отскочить, перелетела через стену. Старик Адамс не стал заходить к пастору и просить ее вернуть; и в первый раз на памяти живущих… по крайней мере за последние пятьдесят лет, как мы поняли из развернувшейся позже дискуссии, он смущенно побрел домой по деревне без шляпы.
Он мог бы с тем же успехом пройти по ней без штанов. В окнах домов замелькали лица. Кто-то спросил, не холодно ли ему. Мисс Веллингтон, красившая очередного гнома, медленно разогнула спину, недоверчиво уставилась старику вслед и прямо с кистью в руке исчезла в соседской калитке, чтобы разнести новость.
На самом деле нет худа без добра. Шляпа (никто не мог спутать этот потрепанный, похожий на ведерко для угля головной убор с чьим-либо еще, даже если бы обнаружил его на ограде Букингемского дворца) появилась час спустя, лихо заломленная, на столбике адамсовской парадной калитки. Пастор, когда они столкнулись в следующий раз, улыбнулся старику Адамсу столь понимающе, что старик Адамс не мог не улыбнуться в ответ. Вскоре мы услышали: мистер Морган решил, что все-таки не справится сам со своей травой, и знакомые очертания старика Адамса вновь деловито замаячили на пасторской лужайке по субботам. На сей раз, к своему удовлетворению, он косил траву большой и исключительно шумной моторной газонокосилкой. Кошки определенно сдвигают дело с мертвой точки, заметил наш сосед, прислонившись задумчиво к калитке однажды вечером.
