– Шоколадницу? – удивленно переспросил Шелтер. – Зачем тебе эта шоколадница?
– Затем, что ты умер, Оллин! Я тебя мысленно похоронила и нашла себе дело, которое помогло жить дальше! – забыв об осторожности, выпалила я, снова оборачиваясь к нему. – Я вложила в него массу сил и нервов. Я составила план. План своей войны, своей борьбы. И наконец что-то начало получаться. Ты не можешь просто так вернуться и сказать: «Все это было шуткой, милая, я жив, поэтому бросай снова свою жизнь, поехали со мной сажать цветочки в моем имении»!
Взрыв получился слишком эмоциональным, я не смогла удержать голос на пониженных тонах, и он разбудил Алину. Она, видимо, испугалась внезапного шума – или горечи в моем тоне – и сразу расплакалась.
Шелтер бросил на меня укоризненный взгляд, повернулся к кроватке и вытащил дочку, принялся снова качать ее на руках.
– Тише-тише, милая, не бойся. Мама сердится на меня, а не на тебя. Но мы постараемся с этим что-нибудь сделать. Не плачь, девочка моя…
Он держал ее так уверенно и вместе с тем осторожно, утешал и баюкал, что, наблюдая за ними, я почувствовала, как ярость схлынула, снова уступая место щемящей нежности.
Алине нужен отец. Именно такой отец, как Шелтер. И мне он тоже нужен, я это знала. Просто не смогу без него, дышать не смогу, как не могла все эти долгие недели, сложившиеся в два с лишним месяца.
Я ведь все это время жила одной только надеждой на то, что он жив. И вот она сбылась. Казалось бы: живи и радуйся. Но внутри что-то продолжало тихонечко ныть, колоть и тоненьким голоском предупреждать: «Если жизнь того потребует, он снова это сделает. Снова переступит через тебя. Снова не побоится причинить боль ради высшей цели. Потому что сам привык терпеть любую боль ради победы».
Пусть его война закончилась, я не верила, что Шелтера устроят цветочки и шоколад. Он найдет себе новую. «Это единственное, что я умею», – сказал он мне однажды. И хотя тогда все, что он говорил, было частью легенды, именно эти слова были правдой. Смогу ли я жить так?
– Ты не сможешь жить без него, милая. – Едва слышный шепот коснулся моего уха. Он влетел в комнату вместе с ветром, как и много лет назад. – Вы созданы друг для друга. И у вас все будет хорошо. Даже не сомневайся.
Эпилог
Три года спустя
Кафе еще работало, вечерняя волна клиентов, заглядывающих после завершения своих дел, только началась, но я уже сняла фартук, аккуратно сложила и потянулась за легким плащом. Весна уже была в разгаре, снег давно сошел, но вечером еще бывало прохладно, особенно когда подует ветер. Неважно, с какой стороны.
– До завтра, Альма, – попрощалась я с помощницей, которая оставалась на вечернюю смену.
Светловолосая и совсем юная Альма только смущенно помахала мне рукой. Она работала в шоколаднице не так давно и пока робела передо мной, но дело свое знала. Я спокойно оставляла кафе под ее присмотром в вечерние часы, зная, что она со всем справится и все закроет вовремя.
Я же, выйдя на улицу, поплотнее запахнула плащ, ибо шаловливый ветер сразу попытался проникнуть под одежду и пощупать меня холодными пальцами, и не торопясь пошла вниз по улице, в сторону дома госпожи Киран. Несмотря на свой почтенный возраст, она продолжала выращивать цветы: в холодное время года дома на окне, а в теплое – на улице под окном. Когда мне требовался небольшой букет, я заходила к ней и покупала. Поначалу госпожа Киран очень удивлялась этому: как это – платить за цветы? Но я убедила ее, что в Варнайском Магистрате везде так делают. Она сильно не сопротивлялась: деньги в хозяйстве всегда пригодятся.
Выйдя из дома старушки с маленьким букетом, я пошла дальше, в сторону кладбища, посматривая по сторонам и улыбаясь.
Оринград изменился за последние три года. Не скажу, что разительно или что он стал похож на Варнай или хотя бы городок, рядом с которым находилось имение генерала Шелтера, но прогресс был налицо. Старые религиозные предрассудки отступали, варнайские законы по-прежнему действовали, а с появлением нового градоначальника началась реформа образования, которая со временем могла принести куда более заметные результаты, чем мой зашептанный шоколад.
Вместе с Оринградом изменился и Варнайский Магистрат. Этьен оказался хорошим правителем. Его лучшим решением стало привлечение к управлению страной не только магистров Верхней ложи, но и обычных людей, ранее управлявших городами или областями. Три года Варнай не вел войн, но его армия надежно защищала заметно сократившиеся границы. Конечно, он не вернулся к своим прежним размерам, с которых начинал тридцать с лишним лет назад. Многое из того, что натворил Магистр, было необратимо. Некоторые племена полностью уничтожены, другие стали настолько зависимы, что уже не могли отделиться, да и не желали. Но завоевания последних десяти лет пришлось вернуть хозяевам. Кроме Оринграда.
На кладбище было очень тихо. Хотя еще только начинало смеркаться, редко кто ходил сюда в это время. Я привычным путем дошла до двойной могилы и присела на корточки у плиты, на которой, очерченные защитным кругом, были выбиты имена моих родителей. По старой традиции супругов хоронили в одну могилу, под общую плиту, поэтому свой небольшой букет я всегда несла им обоим. И не испытывала никакого протеста.
Своего отца я простила. Когда все тревоги отступили, и я заново перебрала свои воспоминания, я пришла к выводу, что он меня по-своему любил. Просто он был слаб. Слишком слаб, чтобы противостоять традициям и религиозным догматам, как не мог он противостоять своей тяге к алкоголю. Он был слишком податлив, и оринградское общество сделало его таким, каким он стал. Думаю, он и сам не был счастлив быть таким. Потому, наверное, и был настолько сварлив.
Не знаю, простила ли его мама, но ей точно было все равно, лежат ли их останки в одной могиле или нет. Шептуньи – дочери ветра. И после смерти они становятся ветром, сильным и свободным. И каждый раз, когда в прохладный день моей щеки касалось теплое дуновение, я знала, что она где-то рядом.
С кладбища я, как и всегда, шла с легким сердцем. Шагала по знакомым с детства кривым узким улочкам к центральной части города, где стоял дом нового градоначальника, и слушала затихающий на ночь порт. Встречающиеся мне прохожие вежливо здоровались, многие даже слегка кланялись в знак приветствия. И хотя я знала, что некоторые из них в глубине души или дома шепотом продолжают звать меня «варнайской шлюхой» или «подстилкой», меня это не трогало. То, что они стали бояться и стыдиться произносить это вслух, уже было большим достижением. Но не все же сразу. И Магистрату, и Оринграду еще многое предстояло поменять.
Я же теперь была респектабельной замужней дамой. И мужа моего боялись в Оринграде все, хотя он больше не был «кровавым» генералом варнайской армии. Впрочем, уважать его тоже начали.
Когда я заявила Шелтеру, что не поеду в его имение, потому что меня ждет шоколадница и незаконченное дело, он молчал секунды три, не дольше. А потом просто кивнул и сказал:
