– То есть как? – недоверчиво улыбнулась Алена.
– Да так! – развел руками Лёнька. – Нету! Есть граф Богданов, имя ему и впрямь Дмитрий Никитич. Детей у него нет, была вроде бы дочка, да непутевая: сбежала с каким-то конюхом и сгинула неведомо где. Граф искал, искал – потом слух дошел: померла она. И однажды, годков с десяток тому назад, объявился у него в приемышах сын его старинного товарища. Который ему некогда спас жизнь. И потому Богданов за это всю жизнь ему благодетельствовал. А имя того приемыша – Аржанов Егор Петрович.
– Егор Петрович… – эхом отозвалась Алена, вспомнив, как удивилась Катюшкиной обмолвке: отчего она Аржанова отчествует Петровичем, когда его отца Дмитрием зовут? О, дура, дура проклятая! Почему же не спросила Катюшку? Почему не выпытала у нее все, что можно было? Уж кто-кто, а Катюшка, разумеется, знала об Аржанове все, что только можно было знать! Нет, Алена не осмелилась… И вот теперь Лёнькины новости валились на нее обвалом.
– Именно так! Петр Аржанов, его отец, был купцом в Нижнем Новгороде, ходил по Волге аж до Каспия без страха, а наш Никодим Мефодьевич, чтоб ему сгореть, служил у него в приказчиках. Через того Аржанова и пошло его богатство: ограбил он как-то раз хозяина да и дал деру: думал, Москва большая, затеряюсь там. Ну, по слухам (это мой батька поминал, большая свара была!), Аржанов сыскал вора, хотел его прибить на месте, да Никодим откупился: все с себя до нитки продал и краденое с барышом вернул. Аржанову бы и уйти, а он напоследок сказал Никодиму: мол, еще и твои дети тебя за эту кражу и бесчестие проклянут, потому что мог ты при мне стать человеком зажиточным, а стал голытьбой. Ну и запали те слова в душу Никодима… Сама знаешь: никакой голытьбой он не стал, выправился – ого-го как! Но о мести помышлял ежедневно, ежечасно. И вот как-то раз нанял лихих людей… они, по слухам, заломили цену несусветную, однако мужик богатый – что бык рогатый, а злобе Никодимовой утоление требовалось. Похитили они парнишку аржановского, а самого Петра Кузьмича к тому времени в живых уже не было. Каково лют бывал Никодим, ты сама знаешь, и получше моего. Он мог бы Егора сразу убить, однако сего ему было мало. Привязал к медведю… Ты видела. И спасенный нами парень сказал мне на прощанье, когда я его до окраины проводил: «Когда-нибудь ворочусь, Богом клянусь! Ворочусь – и тогда Никодиму Мефодьевичу небо с овчинку покажется!» Вот и вернулся он! И все по его и вышло. Видела, на поясе он кольцо железное носит? А помнишь, ушел с оковами на ноге? Вот от той цепи колечко-то…
Алена сидела как оглушенная, слепо глядя на картинку на стене. Огромный бородатый Зевс принимал из рук красавицы двух младенчиков. Картинка называлась «Рождение Ледою Аполлона и Афродиты, сиречь Феба и Венус», детишки были такие крохотные, такие хорошенькие. Все младенчики малы и пригожи. Если рождаются…
Ох, о чем она? Грех ведь это! Алена устало прикрыла глаза. Грех… От греха, грехом созданный. И то, за что она благодарила бы Господа, подстроено кознями врага рода человеческого. Дьявольским наущением! И она, и Никодим, и Фролка – все были только игрушками в страшной игре, затеянной мальчишкою, нежность к которому впервые заставила затрепетать Аленино сердце.
Она стиснула руки у горла. Ну, метко бьет судьба! Говорят, даже молния в одно дерево дважды не ударяет, а вот ее, Алену, обожгло небесным огнем трижды. Первый раз – когда она лишь увидела этого измученного юнца, прикованного к медведю. Второй раз – в Иванову ночь. И опять в ночь – хмельную, счастливую! И это был все он, все он… Ну что ж, недаром она в мыслях и сердце называла его – единственный. И, словно был он и впрямь единственным человеком на земле, Егор Аржанов заодно оказался тем самым лиходеем, убийцей, супостатом, на чью голову призывала она все мыслимые и немыслимые кары небесные!
Алена усмехнулась. Каково-то сейчас там, на небесах, разбираться Богу с чертом: то ли наградить, то ли покарать Аржанова? Ну, неведомо, как будет с ним, однако с Аленою оба эти вершителя судеб человеческих уже разобрались: одни только беды суждены ей, одни страдания! И ничего более…
Она верила Лёнькиной искренности. Ведь это был ее брат и друг, которому ее жизнь дороже собственной. Она всего-навсего не могла поверить его словам… Одно знала доподлинно: если даже это правда, нарушит, нарушит она свои клятвы покарать неведомого убийцу. Никогда не выдаст Егора!
Вдруг проскочила мыслишка: если убийца все-таки Аржанов, завлечь его, опутать, а потом, когда связь их сделается общеизвестна, покончить с собой, но так, чтоб гляделось все убийством, отравлением, да подозрение бы на него падало. Тогда его – в казенку, на дыбу, его… Алену снова зароют – теперь уже мертвую, и будет она в аду вечно мучиться, глядя на земные мучения того, кого любит больше жизни. Нет, она не расквитается с ним: невозможно! Что бы ни вышло, какая кара ни обрушилась бы на Егора, всегда Алена будет наказывать прежде всего себя! Нет уж! Не стоит подменять судьбу и Господа. «Пусть живет, как Бог ему на душу положит, а я…»
Она не знала – что, и только закрыла лицо руками, глухо вымолвив:
– Богом клянись, Лёнька, что не пойдешь никуда и не скажешь никому! Побожись, что смолчишь!
– Да у меня уже мозоль в голове от твоего «молчи да молчи»! – так и взвился ее приятель. – Это почему же так?
– Потому что… – с трудом подбирала слова Алена, потому что…
«Я люблю его! – хотелось крикнуть. – Он моя жизнь и смерть моя!» – но выговорила чуть слышно:
– Потому что он спас меня, я ему спасибо сказать должна, а ты…
– Ишь ты – спасибо! – перебил ее Лёнька. – Да чтоб его искосило! За что – спасибо? Что тебя в землю живьем зарыли? Что живешь, под собою ног не чуя от страха? Давай, беги, говори спасибо, пока он тебя на тот свет не свел!
Алена внимательнее поглядела на своего друга и увидела, что у него слезы выступили на глазах.
– Лёнька, да ты что? – спросила она тихо. – Что выдумываешь? Он и знать не знает, кто я да что, думает, гулящая девка, содержанка…
– Не знает? – с улыбочкой покивал Лёнька. – Так-таки?
Алена насторожилась: уж больно нехорошо он ухмылялся. И, как явствовало, насторожилась она не зря.
– А ну, поди сюда, – поманил Лёнька к окошку. – Да поосторожнее, не вылазь из-за занавесочек! Вон, видишь? За забором, ну, слева!
Алена пригляделась. У забора виднелась женская фигура.
– Баба какая-то, – растерянно сказала она. – Чего ей надобно?
– Приходила в стряпки наниматься, – с непонятным злорадством сообщил Лёнька. – Катерина-то Ивановна Агашу прогнала, мы теперь без поварни.
– А ты что, уже наем объявил? – удивилась Алена, не постигая, какое отношение имеет стряпка ко всему тому кошмару, который обрушил на нее Лёнечка и в который она еще не могла до конца поверить.
– В том-то и дело! – всплеснул тот руками. – Я и словечка никому не молвил, а она уж тут, старая!
– Да мало ли кто где кому о чем сказал, – устало отмахнулась Алена. – Катюшка небось похлопотала. Или соседи… Ради Бога, при чем тут какая-то стряпка?! – Голос у нее сорвался.
