Когда все перестало качаться перед глазами – меня не оглушило насовсем, но все-таки слегка контузило, – оказалось, что я сижу на траве. Светило солнце – так же мягко и неуверенно, как тогда, когда мы пошли в наступление. Головой я треснулся о маленькую белую статую человека в цепях. Я уставился на нее. Дурацкое чистое искусство, никакого сходства с реальностью.
Первым делом я подумал: я Дома!
А потом подумал: нет, не может быть. Это мир Адама. Но ничего этого не было.
Потом я понял, что нет, все было, и встал – пришлось ухватиться о голову статуи, – и огляделся. Да, точно: я был в низине посреди маленького треугольного то ли сада, то ли парка. Вверх по склону сплошь росли кусты, впереди сквозь них виднелось розоватое здание вроде крепости, а в небе с одной стороны маршировали арки канала. И я был совсем один. Почему-то я надеялся, что хотя бы кому-то удалось ускользнуть и он будет рядом. Но понимал, что Они наверняка хотели нас разделить.
Тут мне стало совсем худо. Горло заболело, и когда я повернулся в сторону канала, то едва различил арки.
Я понимал, что теперь встретить кого-то из них снова – один шанс на миллион. Ведь миров в Цепях бесконечное множество. И да, я снова очутился в мире Адама. Я зажмурился, а когда снова открыл глаза, то увидел, что это мир Адама: арки канала были из желтого кирпича и выложены затейливыми узорами. Куда раскидало остальных, было ведомо только Им. Но, судя по всему, теория Ванессы о перегрузке не оправдалась. И я точно знал – так же точно, что я стою здесь, в мире Адама, – что остальные мои друзья рассеяны где попало и превратились в скитальцев. Мы были с ног до головы в защите против демонов, поэтому убить нас Они не могли. Они в свое время не смогли убить Джориса. Следовательно, всех нас пришлось сбросить.
Потом мне пришло в голову пойти посмотреть, как там Они. Как видно, Они не возражали, что я разгуливаю по Их парку. Им было наплевать на меня – поэтому я сказал себе, что и мне теперь на Них наплевать. Я прошел через кусты, прохрустел щебенкой и поглядел на дверь. Она снова была на месте. И с виду стеклянная. Но я сомневался, что это стекло. Они были за дверью. И несколько напряглись, когда увидели меня. Не стали притворяться, будто заняты. Встали плечом к плечу и уставились на меня.
Я хотел показать Им, что теперь мне все равно. У меня в руке по-прежнему был противодемонский клинок. Я ударил по розовому граниту стены у самой двери – просто чтобы Им показать. Сдается мне, не зря Констам выгравировал на ноже все эти символы. Обычным ножом гранит не разрежешь. Но от этого клинка осталась славная глубокая зарубка. Так что я бил и бил по граниту, пока не вырезал тот самый знак, какого никогда не видел, самый редкий на свете. Шутка такая. Он означал: «МОЖЕШЬ СКАЗАТЬ ИМ, ЧТО ТЫ СКИТАЛЕЦ». Они за дверью вроде бы вздохнули с облегчением, когда поняли, что больше я ничего делать не собираюсь. Это меня разозлило. Чего Им во мне бояться, я не знал, но не прочь был Их напугать. Я посмотрел на знак. Чем-то похож на «шен». Я прищурился на «шен» у себя на груди, чтобы сравнить. И правда, всего два штриха – и будет «шен». Тогда я добавил два штриха. На последнем нож сломался, я выбросил его и ушел. Мне стало все равно, что там думают Они.
Перебраться через стену была та еще работенка. От нее рука совсем разболелась. Но я все-таки перелез и побрел по широкой улице. В конце стояло непоэтичное ландо Ванессы. Так и будет там стоять, пока с ним не поступят так, как положено поступать с брошенными авто. Ванесса появится не скоро, а может, и вообще никогда не вернется. Я свернул за угол к фасаду розового гранитного здания. Никаких гарпунов. Но вдоль ограды виднелись пеньки от отломанных железных прутьев. Я пошел посмотреть на парадную дверь. Там тоже была табличка. Букв на ней было меньше, чем мне запомнилось. Просто «СТАРАЯ КРЕПОСТЬ», а внизу якорь с короной.
– Наверное, Они всегда называют их «Старая крепость», – сказал я вслух и побрел в горку, через заброшенный торговый центр.
Вот забавно: в какой бы мир ты ни угодил, везде в заброшенных местах по ветру носятся клочки бумаги. Удручающий факт.
Я сам не знал, куда иду, но куда-то все-таки шел, если вы понимаете, о чем я. В груди снова заледенело и заныло, да так тяжко, как еще никогда не бывало. Наверное, я уже тогда все понял. Я шел все дальше и дальше, кружил по лабиринту улиц, которые помнил еще с тех пор, когда жил Дома, мимо зданий, которые видел впервые в жизни. И вот наконец очутился там, где этот лабиринт был до жути, до ужаса, до невозможности знакомый. И я подумал: а хочу ли я идти дальше? Да, я хотел. Я свернул за угол, миновал короткий подъем и подошел к школе. Она стояла в точности на том же самом месте, где должна была быть моя старая школа «Чарт-Хаус», только была другая – но не совсем.
Эта школа была гораздо больше. Она была обнесена длинным железным забором. В основном она состояла из квадратных новых зданий, которые так любят в мире Адама, с кучей окон. Но я подошел к высоким воротам, сваренным из железных прутьев, и увидел прикрепленный к прутьям раскрашенный щит. Рисунок на щите был точно такой же, как на блейзере Адама. Тогда я вгляделся за забор, в промежуток между квадратными новыми зданиями. Среди них стояло одно старое, маленькое, похожее на часовню. Это здание я знал как свои пять пальцев, только помнил чуть хуже, чем думал. Я отступил на несколько шагов и на всякий случай еще раз присмотрелся к зданию. На табличке у ворот было написано название школы. Табличка гласила:
АКАДЕМИЯ КОРОЛЕВЫ ЕЛИЗАВЕТЫ
(бывш. «ЧАРТ-ХАУС»)
И тогда я все понял по-настоящему. Но сначала мне надо было еще кое-что проверить. Я двинулся дальше, опять в гору, и вышел на улицу с деревьями и широкими тротуарами, где спал Агасфер, и прошел по проулку, где меня задел клинок Джориса. Там до сих пор виднелось маленькое темное пятнышко моей крови.
Дом Адама был четвертый в череде больших красивых домов на улице за проулком. Я прошел по подъездной дорожке. Дом скрывался за деревьями. Только у самого дома я заметил, что у парадной двери стоит очень красивое авто. Прямо-таки поэтичное. А за ним виднелась дверь – распахнутая.
Отлично, подумал я. Есть кого спросить. И вообще я должен все объяснить их родителям.
Звонить я не стал. Просто вошел. Дома были и отец, и мать. Она стояла на пороге кухни, на свету, и читала письмо Ванессы. Это была красивая нервная дама в очках. Он стоял возле Фреда и читал письмо Адама. Он был высокий, плотный, с бородкой. Оба замерли и притихли от волнения и тревоги. У меня на глазах через переднюю просеменила та самая жирная черная крыса, которую я поймал вчера для Хелен. Дама посмотрела на крысу, проследила, как та семенит, но на самом деле даже не заметила ее. Вот как она волновалась. В обычной обстановке она бы весь дом разнесла из-за этой крысы.
Я решил ее не беспокоить. Все равно спрашивать надо было у него. Он уже поднял голову и увидел меня. По-моему, крысу он вообще проглядел.
