– Это Они обрекли меня на надежду, – сказал Агасфер. – Это Они сковали меня надеждой, словно цепями, поставили передо мною цель и отправили в путь. Но эта цель вечно отдаляется от меня, будто мираж в пустыне, будто звезда от звезды. Я очень устал, а надежда – тяжкое бремя. А Они сковали язык мой ложью, и теперь я не могу поведать мирам о Них, а должен говорить, что согрешил я пред Господом. Но это ложь, а вместе мы сильнее. Если повстречаются мне трое таких же, как я, я вправе открыть им истину. Ибо от рождения наделен я особым зрением, и я видел Их. Я видел Их игровую доску, видел игру, в которую играют Они народами. И тогда я стал проповедовать, дабы предостеречь народ мой от Их коварства. И вот потому-то Они и взяли меня, Агасфера, и заковали в цепи, и отправили проповедовать ложь языком моим, и зовусь я теперь Вечный Жид.
Сообщив нам все это, бродяга нацелил слезящиеся черные глаза на Адама.
– Слышал ли ты речи Агасфера? Внял ли ты? – спросил он.
– О да. – Адам вежливо улыбнулся. – До последнего слова.
– Тогда бремя надежды стало легче, – сказал бродяга. – Эти трое подтвердят, что я говорю истину. – Он по очереди кивнул Хелен, Джорису и мне. – Вскоре вы расстанетесь, – сказал он нам. – Они не допускают, чтобы скитальцы подолгу держались друг друга. Дорожите временем.
И потом, к моему великому удивлению – я-то был готов поклясться, что нам теперь от старика до завтра не отделаться, – он затопал прочь по проулку.
Адам проводил его взглядом:
– Если он говорит правду, ему две тысячи лет от роду.
– Да он же псих! – торопливо заговорил я. – Полоумный, не в себе, ненормальный, помешанный!
– Он-то да, но ты-то нет, – сказал Адам.
– Да мы тут все не в своем уме, – сказал я. – Погляди на нас. У нее нет лица. Он думает, что охотится на демонов. Я вот постоянно краду чужие штаны. На самом деле…
Хелен перебила меня.
– Не обращай внимания, – сказала она Адаму. – Джейми не виноват. Он очень боится правил.
Я мог бы и заранее догадаться, что Хелен не упустит случая меня подколоть.
– Боюсь? Еще бы! Да и тебе стоит. Только что ты видела два правила в действии. Джорис убил меня, потому что иначе убил бы кого-нибудь другого. А я не умираю, потому что не могу.
Зря я это сказал. Но после всего случившегося я был совершенно раздавлен. И рука болела.
– Вот именно, – сказал Адам. – Был бы признателен, если бы мне что-нибудь объяснили.
– Мы все граничные скитальцы. Бродяга тоже, – сообщила Хелен.
– Помолчи, – сказал я. – Он не поверит ни единому твоему слову. Никто не верит. Им нельзя.
Адам встал.
– А ты попробуй, я слушаю, – предложил он мне с самым что ни на есть хладнокровным видом. – Если сможешь меня убедить, забирай себе мои брюки.
Я не ответил. Не хотел выставлять себя дураком даже за пару брюк. Хелен посмотрела на Джориса, она явно надеялась, что он примет ее сторону. Но Джорис стоял, прислонившись к стене, и вид у него был не лучше моего. Он сказал мне:
– Тебе нужно сделать перевязь для руки. Она заживет?
Я не успел ответить, что бывали во мне дыры и побольше, когда Адам сказал:
– Я живу в конце проулка. Пойдем ко мне, найдем, из чего сделать перевязь.
Должно быть, кто-то согласился пойти к Адаму. Я нет. Мне и так было очень серо. Но мы туда отправились. Мне было так серо, что я почти не разглядел дом, запомнил только, что он был большой и красный и перед ним росли деревья. Первое, что я помню отчетливо, – это как я сижу в передней. Там был скелет. Он стоял в передней и смотрел на меня.
– Познакомься, это Фред, – сказал Адам.
Скелета звали Фред. Он стоял косолапыми ступнями на чем-то вроде постамента. На постаменте были золотые буквы «ФРЕДЕРИК М. АЛЛИНГТОН».
– Какая красота! – восхитилась Хелен.
Фред был как раз в ее вкусе.
– Мой отец врач, – сказал Адам. – Я тоже, наверное, стану врачом.
Мы тем временем перешли в кухню, и Джорис пристраивал мне руку в кухонное полотенце. Джорис уже немного пришел в себя и теперь все извинялся. Они заставили меня сесть в кресло и выпить кружку сладкого чая. Помню, как я пил и неодобрительно разглядывал кухню. Слишком уж беленькая и чистенькая. Нигде не видел таких прекрасных кухонь, как в моем мире. Наша кухня Дома была коричневая, темная, захламленная, а на печке в любой момент можно было поджарить гренки, даже летом. А эта кухня вполне могла сойти за больницу. Никакой тебе печки. Где жарить гренки, непонятно. Но все лучше, чем ничего. Во многих мирах кухонь вообще нет.
Тут мне стало немного лучше, и я обнаружил, что Адам вовсе не оставил надежду выяснить, кто мы такие. Что ж, его можно понять. Он столько повидал, что кому угодно станет любопытно.
– Я вижу, что все вы из разных мест, – говорил он, чтобы выудить из нас сведения. – Вы по-разному говорите. У Джориса американский акцент…
– Ничего подобного, – отрезал Джорис. – Правда, у меня сохранился катаякский выговор.
– Ага-ага, – сказал Адам. – Хелен говорит как иностранка.
Это он верно подметил. Хелен хорошо говорит по-английски, но чувствуется, что английский для нее не родной.
– Я бы предположил, что Хелен пакистанка, – продолжил Адам выуживать.
– Дом Уквара расположен в Спитикаре, – припечатала Хелен.
– А я обыкновенный до зевоты, – сказал я, чтобы остановить Адама.
– Я как раз собирался сказать, Джейми, – отозвался Адам, – что никак не могу взять в толк, откуда ты родом. Вот печенье, угощайся.
Едва Хелен сообразила, что я не хочу выдать Адаму ничего лишнего, как выложила ему все о нас как на духу – и о скитальцах, и о Них, и о том, как устроены миры, а Джорис весь подобрался и только и ждал, когда Хелен договорит, чтобы поведать о Констаме. Но Джориса ждало разочарование. Адам не поверил ни единому слову.
Он расхохотался:
– Скажите это кому-нибудь другому! Харас-Уквара! Демоны! Они! Телевизора вы, что ли, насмотрелись?
– Ну, ты просил, мы рассказали, – пробурчал я.
Мне было очень досадно. Даже странно, как устроена у человека голова. Я ведь должен был вздохнуть с облегчением, что Адам не поверил Хелен, – а нет. Мне вдруг отчаянно захотелось, чтобы он поверил. Я хотел, чтобы хоть один обычный человек понял, кто такие граничные скитальцы. И вдруг я обнаружил, что прямо из кожи вон лезу, лишь бы убедить Адама.
У Джориса есть клеймо раба. Но на это Адам, как и Хелен, скажет, что татуировку может сделать себе кто угодно. Есть дурацкий свисток, который я притащил из Крима-ди-лимы. Но Адам наверняка видел такие и в этом мире. Я вытащил свисток из кармана рубашки и показал Адаму, – и да, он такие видел. Сказал, они продаются в газетном киоске на углу. Однако оставалась еще рука Хелен.
