— Маргарита, — прошипела она, — горит дом моей матери, она позвонила мне, а сейчас уже недоступна. Она сказала, что не знает, что делать.
— Ты сообщила по 01?
— Да, — сказала она. — Но там близко вряд ли могут быть пожарные. Дом же не в самом поселке.
— Чего же ты хочешь от меня?
— Просто сообщить. У тебя же связи. Полиция. У меня от ужаса ноги совсем отказали. Катя…
И она оборвала связь, может, упала в обморок.
Черт ее знает.
Я позвонила Сергею:
— Сообщи, кому можешь, адрес есть.
Сама пометалась. Была разумная мысль выпить пузырек валокордина и опять лечь спать. А ноги вдруг вынесли к машине. С собой взяла пятилитровую бутыль воды из холодильника, пару больших полотенец и огромный шарф. Что в голову пришло. И помчалась на пожар.
Часть шестнадцатая
Огневые прозрения
И упало каменное слово
На мою еще живую грудь.
Ничего, ведь я была готова.
Справлюсь с этим как-нибудь.
У меня сегодня много дела:
Надо память до конца убить,
Надо, чтоб душа окаменела,
Надо снова научиться жить.
Анна Ахматова
Глава 1
Добро пожаловать в ад
Кусочек неба, который я видела из окна машины, из глухо-серого становился на глазах пронзительно-синим. А дальше нежно-розовая кромка восхода вдруг разгорелась в багровую широкую полосу.
Я сейчас вспоминаю и думаю, что то небеса отразили маленький пожар в никому не видимом месте, с двумя беспомощными жертвами, которые понадобились только мне. Он стал символом моей судьбы и, видимо, что-то изменил в порядке вещей.
Дорогу я нашла без труда, въехала в темную допотопную деревушку, в которой считаные дома стояли на большом расстоянии друг от друга. Света не было ни в одном окне.
По колдобинам условной улицы я ехала уже медленно, вглядывалась в строения за заборами, отчаянно надеясь на то, что Павлова, как всегда, соврала. А потом поехала на густой запах гари. Остановилась у двора, освещенного пламенем. Никаких пожарных еще не было.
Я вылила свою воду на шарф, замотала плотно лицо до самых глаз, намочила полотенца и бросилась туда. Помню угрожающий треск горящих перекрытий.
Дверь никак не удавалось открыть, выбить. Вроде бы хлипкая, но металлические запоры заклинило напрочь от огня. Потому они и не выбрались до сих пор. Намотала полотенце на руки и разбила одно окно. Влезла, ко мне метнулась какая-то тень, она хрипела, размахивала руками.
— Где ребенок? — прокричала ей я.
Женщина что-то бормотала. Она была нетрезвой и ничего не соображала. Врачи потом подтвердили.
Я схватила ее, подтащила к выбитому окну, вытолкала через подоконник, как мешок с тряпьем. Она визжала, потому что осколки стекла впивались ей в тело.
Наконец, плюхнулась на землю.
«Отползай», — крикнула я ей.
Сама повернулась лицом к огню, который сжирал тряпье и мебель.
Ну, наконец. Добро пожаловать в ад.
Почему не кричит ребенок? Как его искать?
Я рылась в тлеющих и горящих грудах барахла, пока не наткнулась на этот комочек. Он попался мне под ноги. Схватила, ощупала головку, ручки, закутала в полотенца и успела вывалиться со свертком из окна за миг до того, как рухнула крыша.
Ползла по грязи на четвереньках, прижимая к себе Катю, сколько хватило сил. Ничего не чувствовала, кроме жарких волн, которые толкали меня вперед.
Когда стало прохладно, развернула ребенка, содрала с лица обгорелые ошметки шарфа, попыталась снять перчатки с рук.
Вот это не получилось. Они были кожаные, просто переплавились с моей кожей.
От боли сердце бешено заколотилось и замерло. Но удалось губами прикоснуться к лицу Кати, я искала дыхание и не находила его. Но ротик был теплый.
В сером свете утра видела плотно закрытые веки на покрытом копотью личике.
— Помогите! — кричала я, разрывая свое забитое дымом горло.
Мне казалось, что я кричала долго.
Сережа сказал, что прошло всего несколько минут. Он с пожарными, спасателями и врачами уже бежали к нам от забора.
Краем глаза я видела, как врачи волокли Валентину Павлову к машине «Скорой».
Я все не выпускала ребенка из своих изуродованных рук. У меня на коленях Катю и осмотрели, освободили тельце от горелых тряпок…
— Ох, — сказала женщина-врач. — Отдайте мне ребенка, девушка.
— Она жива?
— Можно сказать и так. Все очень плохо. Нам нужно срочно увозить ее. Она вам кто?
И я, одурев от жалости и страха больше, чем от боли и отравления угарным газом, прошептала: «Катя — сестра Тани».
Потом в другую машину «Скорой» они привели меня.
Я там скандалила и требовала, чтобы они мне все сделали на месте. Вырезали куски перчаток, если надо, вместе с моей кожей и мясом. Обработали, дали какую-то таблетку, посадили в мою машину, и я поеду домой.
Мне возражали, пугали последствиями, воспалениями, нагноениями, болевым шоком из-за отсутствия анестезии.
Сережа бродил вокруг пожарища с какими-то людьми. Потом он рассказал, что они искали следы поджога, собирали улики. Они нашли это!
А в машине «Скорой» вдруг появился мужчина в черном свитере.
Он сказал:
— Я прошу вас сделать так, как говорит Маргарита. Госпожа Соколовская моя клиентка. Я — адвокат Петров, вот мои документы. Есть серьезные основания считать, что она подвергается большой опасности. Бо́льшей, чем инфекция. Здесь есть следователь, он подтвердит. Вот моя карточка, потом пришлете счет за препараты и помощь на этот мейл. Это строго между нами. Работайте, будьте любезны. Я сам отвезу ее домой.
Мы как-то оказались дома. На обратном пути я все же вырубилась.
Очнулась я на своей кровати, одетая. Руки замотаны бинтами. Острой боли не было, но ими не шевельнуть.
Андрей стоял надо мной:
— Все нормально, Маргарита? Это был не обморок. Они вам укололи двойную местную анестезию. Дали большой запас препаратов. Есть даже телефон медсестры, которая приедет сделать перевязку, когда понадобится. Чем помочь сейчас?
— Возьми на кухне большие ножницы и разрежь на мне свитер впереди и по рукавам. Потом расстегнешь джинсы и лифчик сзади. Отвернешься — и я из этого дерьма вылезу. В таком порядке.
То ли мне влупили не двойную, а тройную порцию наркоты, но мне показалось, что таких осторожных, деликатных и нежных рук нет ни у каких врачей.
