На следующий день Сергей прислал мне видео их встречи.
Надя из странной, неприятной девушки превратилась в демонстративно неприятную женщину без возраста.
Тот же враждебный, немигающий взгляд, отяжелевшее лицо, грубые носогубные складки, как застывшее выражение недоверия и презрения ко всем.
Она отвечала на вопросы четко, холодно, достаточно цинично. Она подтвердила тот факт, что была любовницей Миронова, когда училась в школе. Рассказала, что, когда он ее бросил, она хотела покончить с собой. Приняла большое количество снотворного. И сразу испугалась. А позвонила не в «Скорую», а директору колледжа, телефон которого был у всех. Ее мать постоянно живет в деревне, в московской квартире она одна. Анатолий приехал сразу, был поздний вечер. Вызвал врача, ей помогли. Он посидел с ней. Обещал никому не рассказывать. На следующий день заехал проведать.
— Мы не устояли перед нашей страстью, — сказала эта тварь.
— В таком случае давай уточним, для правдивости картины. Ты продумала весь сценарий? Выпила не очень много снотворного? Ты просто решила поймать этого мужика?
— А если да? В чем преступление? Если бы Анатолий Васильевич так сильно любил свою жену, у меня бы ничего не вышло, так?
— Ты считаешь, он в тебя влюбился?
— Конечно. Женщина всегда знает. А потом он не хотел со мной встречаться, потому что боялся своих баб. Эта Маргарита такая вся самовлюбленная, как будто весь свет ей обязан. А Танька такая же, как мать, была: хватала все, что видит. И Борю моего тоже.
На этом месте я вырубила видео. Чудом не разбила компьютер о пол.
Мне захотелось оказаться с наглой мразью в бараке, где можно подстеречь врага, схватить за горло и бить головой о стену, пока тебя не затащат в изолятор.
Глава 3
Портрет прабабки
Мне хватило ума и осторожности не рваться к Павловой, не требовать признаний, подробностей. Не заставлять ее изливаться в ненависти ко мне и, главное, к Тане. Не давить, не провоцировать, не угрожать, не выбивать силой.
Да, всего этого хотелось. Но лишь для того, чтобы выплеснуть собственный гнев. Для того чтобы получить от этого хитрого, лживого и циничного существа хоть какую-то правду, нужно было отсутствие эмоций. Нужен был опыт Сергея, который умеет видеть в человеке всего лишь дверь с замком разной сложности.
Нет ключа — он использует отмычку. И объект ахнуть не успеет, как он проникнет дальше сказанного, туда, где рождаются замыслы, планы, самые безумные идеи.
Если Сергею понадобится, он устроит нам встречу, точно зная, чего хочет этим добиться. А пока мы решили, что самое время мне вырваться из плена событий прошлого. Он становится слишком горячим, болезненным, почти нестерпимым.
И я поехала к папе. В наш дом, в котором отовсюду смотрит на меня детство. А в теплом воздухе все еще звучат два родных и молодых голоса — мамы и папы, когда смерть их еще не разлучила.
Мама всегда пела мне на ночь, папа часто рассказывал смешные истории собственного авторства.
Мама ушла от нас очень рано, мне не было четырнадцати. А папа с тех пор стал хранителем.
Мне кажется, он жизнь свою посвятил тому, чтобы дом не умер. Чтобы жила его атмосфера полной семьи. Воздух любви. Заколдованное пространство, из которого никто не уходит совсем.
Пару дней я отсыпалась. Сладко тонула в теплом, бездумном забытье ночью и днем. Просыпалась и шла на вкусный запах из кухни.
Папа каждый день готовил завтраки, ужины и полный обед из трех блюд. Как всегда делала мама.
Однажды мы с ним пили чай с пирогами на теплой террасе, смотрели на высокие ели под пухом легкого блестящего снега. И я задала вопрос, который интересовал Сергея:
— Папа, я много лет ничего не слышала о твоих родственниках. У тебя ведь была дальняя тетя с сыном. Помню, ты иногда им что-то посылал к праздникам, они нас поздравляли с Новым годом.
— Да. Антонина с Валерой. Они жили в Магадане. Мы не встречались даже не из-за расстояния. Просто никогда ни в чем не сходились, раздражались, спорили. Знаешь, даже между более близкими людьми бывают и социальная ненависть, и гражданская война. Что-то такое я всегда чувствовал с их стороны. Но все в прошлом. И это тоже. Тетя Тоня умерла лет десять назад, я, наверное, тебе и не сообщил. Не ездил на похороны, только послал Валере деньги. А года два назад — ты как раз была в СИЗО — мне сообщили, что Валера в нетрезвом виде попал в ДТП. Погиб. Так закончилась моя родня.
— Печально. Но я сейчас думаю, чувствую, просто впитываю из воздуха счастливое понимание: как хорошо, что мы есть друг у друга. Как хорошо, что мы близкие люди не по свидетельствам о рождении. По всему. По мыслям, реакциям, вкусам и даже очень похожим тараканам. Ты, как и я, любишь только свою нору. Только тех, кого когда-то выбрал. Веришь только своей совести. И верен лишь своей любви.
— Примерно так. Ты знаешь, я совсем забыл тебе рассказать. Когда ты была в заключении, меня нашел один человек. Представился гражданином Испании Иваном Сердюком, эмигрантом из России. Он — поверенный в делах Изабеллы Ляндрес, тетки твоей матери. Она одна из трех дочерей той самой твоей прабабушки Маргариты, на которую ты так похожа. В живых из троих осталась только она. Может, ты даже ее и запомнила. Она приезжала к нам, когда ты была маленькой, лет пять, кажется. Мы с мамой ее не очень впечатлили, очень высокомерная оказалась дамочка. А от тебя она пришла в восторг. Говорила, что ты самый красивый ребенок, какого она видела, и что ты точно достойная правнучка прекрасной Маргариты. После этого она несколько раз присылала посылки с нарядами для тебя. После смерти твоей мамы связь оборвалась. Я не думал, что она жива. Но этот поверенный сказал, что жива, что ей исполнился сто один год и она собирается упомянуть тебя в завещании. Не сказал, о какой сумме или вещи речь. Он и приехал, чтобы узнать, жива ли ты, где, есть ли у тебя семья и все такое. Он на тебя не выходил?
— Обалдеть, что за история. Нет, вроде не искал. Хотя я вообще-то только на днях зарегистрировалась по новому адресу. А местонахождение заключенных вряд ли открывают иностранцам. Испанскую гостью из детства я запомнила. Она мне обещала подарить красивую золотую булавку с коралловой розочкой. Я тогда долго ждала посылку. Папа, а я только сейчас вспомнила. Ты мне как-то сказал, что достал портрет прабабки Маргариты, купил у коллекционера за сумасшедшие деньги. Но у меня как раз начались проблемы, я даже не посмотрела. Он есть?
— Конечно. Не всем экспертам кажется, что это шедевр живописи. Может, совсем нет. Неизвестный испанский художник, писал по заказу. Но я влюблен в этот портрет. Пойдем, посмотришь — поймешь.
Картина в папиной галерее висела на стене без окон, под красивым бра — черным с золотом. Она была небольшой, в темных тонах, характерных для испанской живописи.
Папа зажег свет — и я замерла.
Я как будто в темное зеркало заглянула. Невероятное впечатление.
