Он увидел на картине женщину Серебряного века, с сигаретой в длинном, тонком мундштуке, с горжеткой на шее и в муаровом платье. Почему-то Игорь Львович точно знал, что это оно, то самое, о котором поэт Серебряного века писал: «В шумном платье муаровом, в шумном платье муаровом – Вы такая эстетная, вы такая изящная…» Изумительная женщина.
Сиреневый туман
Когда маленькому Алексею Петровичу родители подарили фотоаппарат «Смена», они не знали, что вручают ему судьбу.
Впрочем, этот пафос неуместен, все складывалось куда проще и обыденнее. Не было еще никакого Алексея Петровича, а был вихрастый пацан Лешка, видящий мировую несправедливость в том, что у соседского Петьки фотик есть, а у него нет.
Противный Петька ходил по двору с видом короля и по совершенно грабительскому курсу позволял обалдевшим от зависти друзьям «щелкнуть» на своем фотике. В уплату за право собственноручно нажать на спусковую кнопочку и услышать характерный механический щелчок ему отдавали самое дорогое: пульки для самострела, цветные стеклышки, птичьи перья и прочую конвертируемую по дворовому курсу валюту. Особый цинизм ситуации придавал тот факт, что фотоаппарат был не заряжен. С пленкой курс «щелчка» возрастал до небес. Словом, Петька, как все монополисты, вел себя нагло и жестко.
Лешка умирал от зависти. Раньше ему снилось, как он в форме милиционера одной рукой гладит овчарку, а второй – поправляет новенький орден на груди за поимку бандита. Видимо, это были рецидивы от многократного просмотра фильма «Ко мне, Мухтар!». Теперь же во сне он ходил по двору с фотиком на кожаном ремешке, как корова с колокольчиком, и все вокруг млели от невозможной красоты и внушительности его образа.
Мечты сбываются, если они малогабаритные, малобюджетные и сообразные времени. В 70-е годы спор между физиками и лириками был сведен к компромиссу: мальчики пусть становятся физиками, а девочки лириками. Как говорится, ни вашим, ни нашим. Родители Лешки сочли желание сына иметь фотоаппарат правильным, прогрессивным и перспективным явлением. Поднатужились (ведь жили небогато, и лишних денег не было) и купили «Смену-8М», да еще пару коробочек черно-белой фотопленки по 36 кадров каждая. С этого все и началось.
Первым следствием родительской щедрости был разгром Петькиной монополии. Обменный курс «щелчка» резко упал, потому что Лешка откровенно демпинговал, в хорошем настроении позволяя щелкать «за бесплатно». Без пленки, разумеется. Авторитет Лешки вырос, Петька был посрамлен, мировая справедливость восстановлена.
Вторым, более важным, результатом оказались романтические отношения с девочкой из параллельного класса, которую Лешка иногда обнимал за талию, как воображаемого Мухтара за шею. Дальше дело не шло, потому что советское кино в силу своей отсталости не посвящало детей в то, что должно следовать потом.
Но первая волна хвастовства и позерства быстро схлынула, дефиле во дворе с фотоаппаратом на шее наскучило, стало неинтересным. Не корова же он так ходить, в самом деле. Да и девочка поднадоела, рука стала затекать от ее талии, а выше или ниже он не смел. К тому же жила она категорически не по пути. Прежде Лешка пробегал дорогу от школы домой, как спринтер, то есть быстро и по прямой линии. Теперь же эта ясная и стремительная прямая превратилась в долгую ломаную. Сначала нужно было проводить девочку, а потом, освободившись, разворачиваться в сторону своего дома. Словом, на ритуальную повинность таскать ее портфель уходило слишком много времени. А оно дорого. И вовсе не потому, что время – деньги. Так могут думать только идеологические недобитки и отсталые личности. Советский пионер Лешка жалел время совершенно по другой причине.
Отныне все свободные минуты Лешка проводил в туалете. И исключительно при свете красного фонаря, в окружении пластмассовых лотков, наполненных загадочными растворами с поэтическими названиями «проявитель» и «фиксаж». Делать настоящие фотографии оказалось не просто интересно, а поглощающе увлекательно. Это же целая интрига, как и что получится.
Вот нащелкал всю пленку, наизусть каждый кадр помнишь, а теперь наступает самый ответственный момент: надо пленку проявить. Фотографии потом можно переделывать хоть тысячу раз, а пленку проявляют только однажды. И нет у тебя права на ошибку. Как у сапера. Дух захватывает, пальцы от волнения дрожат, словно по минному полю идешь.
В полной темноте, только пальцы вместо глаз, вынимаешь пленку из фотоаппарата и тихонечко, плавненько, закручивая по спирали, вставляешь в пазики-бороздки на дне специального пластмассового бачка. И не дай бог пленка где-то сойдет с рельсов! Ведь кадры пропадут, а они же все уникальные – из экономии дважды ничего не снималось. Поэтому осторожно пальцами проводишь по граням пленки, проверяешь, все ли ровно встало. И всегда сомнение, тревога: вдруг что-то не так пошло. Вслепую закрываешь крышечкой и только тогда включаешь свет.
Теперь осторожненько, тоненькой струйкой в специальное отверстие сверху льешь проявитель. Его просто делать. Похожее на соль содержимое пакетика растворил в воде, и готово. Но не дай бог воду не так отмерить, с температурой ошибиться или плохо размешать. Один нерастворенный кристаллик может оказаться причиной трагедии, ведь его твердые грани способны оцарапать нежную и беззащитную плоть кадра, оставить насечки, изуродовать лица родных людей. Нет, тут должна быть тщательность провизора. Ведь любой промах – и прощай, целый кусок жизни, не будет о тебе вещественной памяти. Потом бросаешь взгляд на минутную стрелку и остаешься в ее власти. Секундная стрелка возит твое сердце по циферблату, как на карусели. Наконец, пора! Выливаешь проявитель в раковину и промываешь пленку водой. Нет, ни в коем случае не достаешь пленку, это конец, все испортишь! Наливаешь воду через то же отверстие, откуда проявитель вылил. И обязательно покрутить пленку внутри, прополоскать хорошенько. Но не сильно, не травмируя кадры. Они же еще не зафиксированы. Правильно, теперь заливаешь фиксаж. Он тоже пакетный, на соль похожий, только пахнет по-другому. Взгляд опять на часы, а в душе нетерпение копытом бьет, еще несколько минут, и увидишь, что вышло. Или ничего не вышло. Но не торопись, слив фиксаж, промываешь хорошенько и… Открываешь бачок.
Тут или радость, или нож в сердце – смотря как пленка вьется. Вроде хорошо лежит, ровными спиралевидными рядами, с правильным просветом, нигде не слиплась. Теперь осторожно достать и повесить сушиться. А нетерпение не дает покоя, любопытство просто жжет изнутри. Ни разу не было, чтобы Лешка дал пленке просушиться спокойно. Еще мокрую начинал придирчиво рассматривать. Получилось! Вот их класс на субботнике, а вот его день рождения, а тут они семьей на демонстрации. Пленку растягивал надолго, только важные события снимал. В 36 кадров помещался кусок жизни величиной с современный сериал. Какие все красивые на негативах – глаза четкими белыми точками горят, рты контрастно белеют на черных лицах, это верный знак того, что получилось. Грудь распирает ликование, радость давит на горло, хочется петь и кричать.
Потом, став взрослым, Петрович часто думал, что самые большие сгустки счастья, полные пригоршни восторга он получал в туалете, проявляя первые в своей жизни фотопленки.
