Сан Саныч сначала не догадывался, где и как проводит время его сын. Замечал только, что работа у Сережи была какой-то странной. То днями дома сидит, то сутками где-то пропадает. Но платят хорошо, это Сан Саныч понял, когда увидел у сына золотую цепь солидной толщины. Постепенно по отдельным деталям начала складываться картинка, которая показалась отцу такой дикой и неправдоподобной, что он отстранился от нее, не поверил, отмахнулся. Когда Сережа приходил домой, отец гнал его мыть руки, кормил собственной стряпней и прятался за разговорами о том, почему в одном магазине хлеб свежий, а в другом черствый.
На день рождения сына Сан Саныч купил ему бежевую ветровку. Модную, с молниями и замшевыми вставками. Такие привозили из Турции «челноки». Сан Саныч даже на себя куртку примерил, покрасовался перед зеркалом. Вот Сережа обрадуется! А то ходит вечно в черной кожанке, только летом на спортивный костюм ее меняет.
– Сережа, закрой глаза, сюрприз!
– Закрыл. Папа, ты смешной, я же не ребенок, – смутился сын.
– Ребенок, огромный только. Давай руки сюда. Тихонько, не тяни, порвешь.
– Открывать?
– Подожди секунду.
Сан Саныч застегнул молнию, одернул, как надо, подол и рукава, поправил воротник. Остался необычайно доволен. Куртка сидела, как на манекене в витрине модного магазина. Статный, красивый парень вырос. «Жаль, что Танюши с нами нет, – подумал отец, – она бы порадовалась».
– Вот теперь открывай, – торжествующе сказал Сан Саныч.
Повисла тишина. Сережа смущенно рассматривал себя в зеркале.
– Спасибо, папа. Только…
Сан Саныч понял, что сейчас услышит то, что слышать не хотел. Догадывался, но гнал тяжелые мысли, оттягивал момент, когда притворяться станет невозможно.
– Что только? Говори, я слушаю.
Это «я слушаю» было как приглашение к серьезному разговору.
– Папа, ребята моей профессии такое не носят.
– Что за профессия такая? – сглотнув, спросил отец. Он знал, какой будет ответ, и не ошибся.
– Бандит я, папа. Но организованный, если тебе так легче будет. На старушек в подворотнях не нападаю. Остальное мы обсуждать не станем. Я в порядке, просто порядок такой.
«Хорошо, что Танюши с нами нет», – второй раз за вечер Сан Саныч вспомнил жену. И ушел к себе в комнату терзать баян. Больше с Сергеем на эту тему они не говорили. Но каждый день отец ждал беды. И дождался.
Однажды вечером вместо Сергея пришли незнакомые ребята в черных кожаных куртках. Молча положили перед Сан Санычем пачку денег, а сверху – афганский жетон с номером. Сказали: «Крепись, отец» и просочились к выходу скорбной струйкой.
* * *
Похороны Сергея он помнил плохо. В памяти осталась только сплошная чернота, как слет воронья. Море молодых парней в черных кожаных куртках. Лишь два женских пятна на этом фоне. По возрасту в матери годятся, значит, не было у Сергея девушки. И внуков Сан Санычу не дождаться. И жизни не будет. Все ушло, все в прошлом.
Может, не надо было сына в честь Есенина называть? Перемудрили они с Танюшей, как накаркали. У того короткий век и мятежная судьба была, до тридцати лет не дожил. А у кого из поэтов иначе? Разве что у Михалкова. Но даже Сан Саныч понимал разницу между поэтом и стихотворцем. А уж Танюша тем более.
Сан Саныч зачеркивал крестиком каждый прожитый день в настенном календаре и тихо радовался, что на один шаг ближе к финалу. Скорее бы. В загробную жизнь он не верил, не приучили с детства, такое время было. Но каждую ночь перед сном испытывал непреодолимую потребность поговорить с женой и сыном, рассказать новости дня, все-все мелочи и подробности. Вдруг им интересно, никто же не знает, каково там. Если это «там» есть. Но хотелось верить, что есть, иначе как жить тем, кто остается здесь.
Он рассказывал им о соседях, которые его недавно затопили. О кошке, что родила в подъезде пятерых котят. О новой знакомой Марусе, которую встретил на кладбище. «Ты, сынок, ее должен знать. Говорит, что ты ее ангелом-хранителем был, когда она вещи из Турции возила. Не помнишь? Ну да, ну да, где ж всех упомнить».
Постепенно время притупило страдание, затолкало его поглубже, забросало сверху ежедневными заботами. Новая приятельница Маруся, смешная любительница пластилина, втянула его в аферу с какими-то игрушками. Она лепила, а он должен был прикрывать тылы и фланги их маленького бизнеса. И эти заботы вернули Сан Саныча в строй. Ему было приятно помогать Марусе. Чем-то неуловимым она походила на Танюшу, но главное, ее когда-то опекал Сергей. Получалось, что на смену сыну пришел Сан Саныч. И эта преемственность грела его душу. Сан Саныч готов был пойти за Марусей в огонь и воду за то, что она никогда не считала Сережу бандитом, так и сказала на кладбище «хороший он был». Отцу больше не надо.
Их маленький бизнес шел в гору, смешные и диковинные игрушки разлетались, как пряники в базарный день. Чувствовалось в них что-то родное, знакомое с детства, и вместе с тем это были особенные игрушки, какие-то затейливые и чудные. Покупатели, из любопытства взявшие глиняных чудиков в руки, улыбались и тянулись за кошельком. Редко кто находил в себе силы поставить игрушку назад, на прилавок.
Сан Саныч внешне приободрился, расправил плечи. Стал таскать на работу баян и учить молодых девчонок, помощниц Маруси, старым песням. Глаза его снова заблестели, юмор вырвался на свободу из скорбного плена. Оседлав глиняную коняшку о пяти ногах, он въехал в новую для себя жизнь. Одинокую, но терпимую.
Их предприятие радовало не только покупателей, но и власти. Возвращение к истокам вошло в моду, выставки народного творчества опережали по частоте бывшие партийные конференции. К ним зачастили журналисты, бойко стряпающие репортажи о талантливой художнице Марусе Ивановне и ее верном оруженосце Сан Саныче. Эти репортажи получались слащавые и пустые, но, как ни странно, служили бизнесу прекрасной рекламой. Потому журналистов привечали.
Репортажи сопровождались иллюстрациями. Снимали игрушки, печь для обжига, веселых мастериц. Но самой козырной фотографией был дуэт Маруси и Сан Саныча. Их ставили рядом, всучив в руки по игрушке, будто они два больших ребенка, не наигравшихся в свое время. Сан Саныч пытался увильнуть, но ему объясняли, что он придает фотографии солидность и презентабельность. Внизу шла подпись, все как положено – фамилия, имя, отчество. Мелочь, а приятно.
* * *
Но мелочь оказалась убойной силы. Через несколько месяцев на пороге его квартиры появился высокий красавец с волевым подбородком, произносивший слова с жестким немецким акцентом. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять, как выглядит «истинный ариец». Он показал затертую газетную вырезку, ткнул пальцем в фото Сан Саныча и уточнил:
– Вы есть мужчина?
– Вы хотите спросить, это есть я? – попытался перестроить вопрос Сан Саныч. – Да, это я. А вы кто?
– Я есть Генрих. И я имею вопрос. Это очень важный вопрос. Я специально приехать из Мюнхен. Вы были в Германия?
