Маруся гневно отмахнулась. Хотя внутри что-то екнуло. Сердце ушло в пятки. Кажется, отец что-то такое говорил. Но не может такого быть, это же ее детище, ее игрушечная мастерская. Вон, грамотами стену оклеивать можно. В стране порядок наводят, это же не бандитские девяностые. И Сереги рядом нет, защитить некому… С черными куртками проблемы как-то решались. Неужели серые пиджачки сильнее будут? Как же так?
Делая вид, что приглашает посмеяться над нелепостью всей этой истории, рассказала Сан Санычу. Но он почему-то даже не улыбнулся. Зачем-то наиграл «Врагу не сдается наш гордый «Варяг»…» и шумно сдвинул меха баяна. И брови сдвинул. Ну хоть бы что-то одно. Маруся отмахнулась и от него: «Да ну тебя!»
А потом устала отмахиваться. Как гнус, на нее налетели полчища из разных проверяющих органов. Она даже не знала, что столько людей в стране заняты тем, что проверяют, как работают другие. Оказалось, что печка для обжига грозит пожаром, воздух в их мастерской отличается от свежести альпийских лугов, а сама глина не сертифицирована на предмет вредных примесей. Миграционная служба радостно уличила одну из девушек в иноземном гражданстве, а налоговая – нашла ошибку в отчете за позапрошлый год. Кадастровые службы прислали гневное уведомление о том, что Марусино предприятие добывает глину с участка, находящегося в рекреационной зоне, что недопустимо. Маруся даже подумать не могла, что тот подмытый берег называется рекреационной зоной. Его даже берегом назвать трудно. Скорее, край зловонной лужи, куда сливали нечистоты близлежащие коттеджные поселки, что, видимо, не вредило рекреации. А еще была экспертиза какого-то психолога, из которой следовало, что игрушки расшатывают неокрепшую психику детей и подталкивают их к суицидам. Участковый махал пачкой заявлений от жильцов ближайших кварталов, что при погрузке игрушки гремят и производят шум. И еще, еще, еще.
Маруся всюду выходила виноватой перед законом. Прямо как ее отец когда-то. Она и Сан Саныч бегали по инстанциям, пытались доказать абсурдность обвинений, достучаться до здравого смысла, но натыкались либо на откровенное злорадство, дескать, так вам, буржуям, и надо, либо на опущенные глаза. Совсем как у Марусиного научного руководителя, когда он закрывал перед ней дверь в аспирантуру.
Их «Варяг» пошел ко дну, когда ввиду каких-то технических подробностей, понять которые Маруся даже не пыталась, им отключили сначала воду, а потом и электричество.
* * *
У нотариуса, при подписании бумаг, Маруся познакомилась с новым владельцем мастерской. Хотя как можно познакомиться во второй раз? Ван Ванычем оказался мужчина приятной наружности и спортивного телосложения. Манеры и речь выдавали в нем происхождение из хорошей семьи. Даже из очень хорошей. Звали его Семеном. И как-то там дальше по отчеству, Маруся не запомнила. Она всегда звала его просто Семеном, бывшего комсорга, бывшего жениха. И совсем не бывшего, а самого настоящего нового хозяина ее творческой мастерской. Теперь там наймут не самоучек, а дипломированных художников, которые будут продолжать фантазийное направление, заложенное «уважаемой Марусей Ивановной». Раз она, к великому сожаленью, «не захотела остаться с нами». Как говорится, вольному воля. Ее воля начиналась за порогом нотариальной конторы, иди хоть на все четыре стороны. Куда уж вольнее.
Маруся даже не поняла, узнал ли ее Семен. По крайней мере, виду не подал, помазал взглядом и отвернулся. Неужели она так изменилась? Впрочем, гусь свинье не товарищ, в голове всех не удержишь. Совместная ночевка в глубокой юности – еще не повод засорять память. Сколько таких Марусь было, не сосчитать.
Когда-то сослуживцы генерала, отца Семена, доблестно разгромили «цеховой хрусталь», созданный Марусиным отцом. Теперь сын продолжил семейные традиции, отобрав предприятие у Маруси. Профессиональные династии, однако, дело серьезное. Интересно, что бы по этому поводу сказал граф Уваров? То, что говорил Сан Саныч, было матерным.
Маруся ушла, зажав в руках кусок пластилина. Ей хотелось только одного – поскорее домой, никого не видеть и не слышать. Оказаться на своей кухне под тиканье часов и шум закипающего чайника. Чтобы все домашние уже спали и ни о чем ее не спрашивали, не говорили подбадривающих речей и слов утешения. Только бы доползти до дома, остаться одной, взяв в компанию кусок пластилина. Ничего больше не хочется, ничего не нужно. Только тишина, кухня, свет абажура и мягкий, податливый пластилин, в который можно вмять всю правду о своей непростой жизни, всю горечь прощания со своим бизнесом, все тревоги и страхи маленького человека, беззащитного перед катком истории. «Совсем как баба Вера стала», – подумала Маруся.
И что с этим делать? Кому передать пластилинового колобка? Куда нести эту эстафетную палочку? Разве что в детский клуб пойти, кружок лепки вести? Отец бы это одобрил. И она пошла этим путем, чувствуя спиной одобрительный взгляд горниста.
Амурские волны
Санек был любимцем слабого пола. Высокий и веселый курсант военного училища был обречен на женское обожание, приговорен к нему без права на помилование. Где бы он ни появлялся, девушки и молодящиеся женщины начинали любить его наперегонки друг с другом. От него требовалось только не мешать им самим определиться с очередностью завоевания его сердца. Он и не мешал. Не все ли равно?
Впрочем, по советским меркам малый рост и хмурый нрав не особо снижали бы его котировки на брачном рынке. Последнего, конечно, при социализме не имелось, однако бытовой расчет явно присутствовал. Военные ехали вверх на должностном эскалаторе медленно, но верно. И если не скувыркивались вниз по каким-то чрезвычайным обстоятельствам, то завершали карьеру гарантированными подполковниками или даже полковниками. К этому прилагалась приличная пенсия. Правда, про остальных граждан не говорили, что у них «неприличная пенсия», но думали.
Общество, устремленное в будущее, смирилось с тем, что в настоящем нередко приходится туго. Но готовность пострадать ради будущего выставляла вполне конкретный срок. Хотя бы на пенсии пожить достойно. Выйти замуж за офицера было вполне рабочим сценарием мытарств ради безбедной старости. Впрочем, при определенном везении мотания по гарнизонам могли стать очень даже доходными и познавательными. Ведь ограниченные контингенты советских войск базировались в Германии, в Венгрии, в Чехословакии, да много где еще. И это в условиях, когда выезд в Болгарию был подарком судьбы для советского человека, хотя, конечно, «курица не птица, Болгария – не заграница». А тут такая шикарная и разнообразная география.
Наши войска были там, где свободные народы после Второй мировой войны предпочли строить социализм под предводительством местных коммунистов. По чистой случайности перечень этих стран совпал с движением советских войск. А страны, освобожденные союзниками, почему-то выбрали другой вариант развития событий. Случаются же такие совпадения.
Саньку служба в Германии или Чехословакии не светила. Совсем. Он был беспородным военным, то есть не имел династических корней. По-простому это означало полное отсутствие родственника, способного обеспечить заманчивый «пункт предписания». Санек готовился к условному Урюпинску и потому гулял размашисто и свободно, без прицела на женитьбу.
