На заводе, куда Маруся устроилась работать после того, как ее турнули из аспирантуры, на пару дней закрыли столовую. На табличке было написано «по техническим причинам». Но все догадывались, что столовую закрыли для потравы тараканов. Судя по их количеству и размеру, тараканы питались лучше, чем посетители столовой.
В эти дни Маруся бегала обедать в кафе, через дорогу. В первый раз сходила вхолостую, а во второй – познакомилась с интеллигентным молодым человеком, Дмитрием, работающим неподалеку в конструкторском бюро. Бюро было мелкое, и столовая сотрудникам не полагалась, потому он с коллегами каждый день обедал в этом кафе.
Маруся часто потом думала, как бы сложилась ее жизнь, если бы тараканы подохли быстрее или вообще бы не завелись. Маруся и Дмитрий были ровня, оба – характерные представители технической интеллигенции, читающие перепечатанных на «Эре» Набокова и Булгакова. Этих писателей не продавали в книжных магазинах как идейно чуждых, приходилось изворачиваться, печатать самим. Словом, «парочка – гусь да гагарочка», оба из разряда прокладочной интеллигенции. Ведь в СССР было два основных класса – пролетариат и трудовое крестьянство, а между ними, как прокладка, оказалась зажата народная интеллигенция. Социальная близость способствует браку. Легко и естественно, без особых мук родилась еще одна «ячейка общества», как тогда называли семью. Маруся и Дмитрий обещали быть примерной «ячейкой», построившей брак не на страстной любви, а на трезвом расчете социального подобия.
Семья создалась в «застойный период» и умела жить в спокойном ритме позднего социализма. В новой России все изменилось. Марусин завод работал с перебоями, зарплата выдавалась от случая к случаю. Но все-таки завод стоял, и была надежда, что все как-то устаканится. Ведь на нем выпускались прежние граненые стаканы. Это был тот самый «папин завод», где так и не научились делать хрусталь.
У ее мужа, Дмитрия, ситуация сложилась хуже. Рыночную ценность представляло здание, где размещалось их конструкторское бюро. Замечательное здание, с хорошими подъездными путями, идеальный объект под оптовый склад. Единственный минус состоял в том, что объект был с обременением, то есть продавался вместе с людьми. Можно, конечно, конструкторов переучить в кладовщиков, хотя бы самых способных. Марусин муж отказался быть кладовщиком и ушел на «свободные хлеба», то есть в никуда.
Это «никуда» привело его на диван перед телевизором, где он смотрел все политические программы и, в отличие от Марусиного отца, не молчал. Он вступал в спор с участниками программ, ловил их на противоречиях и объяснял жене нелогичность их позиций. Марусе казалось, что у нее дома идет непрекращающийся политический митинг. Дмитрий оттачивал на ней свои аргументы и риторические приемы. Он был настолько красноречив и убедителен, что если бы Ельцин или Чубайс послушали его речи, то колесо истории завертелось бы в другую сторону. Но выслушивать приходилось одной Марусе.
В какой-то момент она поняла, что Дмитрий, как робот с ограниченным набором действий, может только сидеть, стоять или лежать. Сначала он долго-долго сидел за партой, потом долго-долго стоял у кульмана, теперь будет долго-долго лежать перед телевизором. Словом, это затяжная история. Открытие неприятно поразило Марусю и поставило вопрос: что же делать? Ей сорок лет с внушительным хвостиком, у нее есть неработающий муж и двое детей с хорошим аппетитом и быстро растущим размером обуви. Прогнать мужа? Но он же не собака, чтобы избавляться от него ввиду ненадобности. И потом, его любят дети. У них своя правда и свои права. Например, право жить в полной семье.
У ее подруги Томки ситуация была схожая. Только хуже. Оставшись без работы и без денег, муж ударил Томку за то, что она попросила его вынести мусор. «Я что, баба – мусор носить?» Хотя раньше это считалось его обязанностью. Но раньше он был не «баба», потому что кормил семью. Мог позволить себе и ведро вынести, от него как от мужчины не убыло бы. А теперь злосчастное ведро ставило под сомнение его мужественность, которую он утверждал, проводя время в гараже с мужиками и пивом.
Томка очень образно описала Марусе ситуацию с их мужьями. «Мужики – они ж как деревья, ураган их валит. А мы, как трава, стелемся, нам никакой ураган не страшен». Стелиться предлагалось в сторону Стамбула.
Когда Томка предложила Марусе съездить в Стамбул на заработки, Маруся почему-то вспомнила про белую эмиграцию, про проституток, которыми становились бывшие благородные девицы, выпускницы Смольного. Но возраст… Кто ж их в проститутки возьмет? Оказалось, что речь идет о поездках за дешевым тряпьем, портьерными тканями и кожаными куртками. Как говорила Томка, пришло время «бомбить Стамбул».
* * *
Началась новая жизнь, жизнь по принципу «туда-сюда», как у челнока в швейной машинке. Поэтому и называли таких «челноками». Мотались по рынкам, торговались на пальцах, втюхивали турецкие товары «дорогим россиянам», как называл свой электорат Ельцин. Марусе стали сниться нескончаемые ряды клеенчатых китайских сумок, в которые можно было запихнуть половину Турции. Во сне сумки разговаривали друг с другом, расхваливая свое содержимое. Одна сумка хвасталась бархатными лосинами, другая – занавесками с люрексом, третья – «настоящими» адидасовскими кроссовками, только в три раза дешевле. И откуда-то доносилось: «Вам идет, женщина, берите, уступлю дешевле». Да это же Томка. У нее лучше получалось торговать. Марусе трудно было делать восторженное лицо, продавая леопардовые лосины хозяйке огромной жопы. А у Томки это получалось легко и непринужденно. И не скажешь, что кибернетик по образованию.
Но бизнес этот был тяжелым и опасным. Могли обворовать, обмануть, попортить товар, согнать с обустроенного места. Появилось слово «кидалово». Поэтому над группой таких женщин, стелющихся, как трава, под рынок, шефствовал какой-нибудь бандит. У них с Томкой был свой Серега. Он забирал часть выручки, но зато улаживал проблемы подопечных – с другими бандитами, с таможенниками, со смотрящими на рынках. Страна жила по понятиям, заменившим законы. У Маруси это не вызывало протеста. По закону посадили отца, в строгом соответствии с законом муж остался без работы. Лучше уж понятия, чем такие законы.
При любом затруднении Маруся искала Сергея, и тот ни разу не подвел. Он стал для нее щитом, мужчиной, который решал ее проблемы, чего давно в ее жизни не было. Возвращаясь домой, она отмывала квартиру, перестирывала белье, готовила канистры еды, проверяла дневники, говорила детям, что «надо хорошо учиться», и снова уезжала. Да, еще успевала получить от мужа краткую выжимку политических событий. Ездит тут, понимаешь, и даже не знает, что в стране происходит, как здорово Явлинский Чубайсу в каком-то ток-шоу ответил. Совсем расслабилась.
Ее начало клонить к романтическим мечтаниям. Сидя на своих клеенчатых сумках в продуваемых аэропортах, Маруся закрывала глаза и уплывала в мечты, где она непременно была значительно моложе и внушительно красивее. Партнером в этом воображаемом счастье стал молодой бандит Серега. В зависимости от настроения она могла намечтать себе что угодно. Это как шведский стол – бери, что душа пожелает. Можно про то, как Серега ее добивается. А можно про их ссору и как он вымаливает прощение. Или как она учит его завязывать галстук, а он шутит, что бандитам это ни к чему. Сколько таких короткометражек пересмотрела Маруся, в том числе вполне себе гениальных, с закрученным сюжетом, удачно выстроенными диалогами и даже деликатно показанным сексом. Мечтать было очень приятно! А откроешь глаза, рядом Томка с темными кругами под глазами. И без зеркала ясно, что у Маруси такие же. И старше она Сергея лет на двадцать, наверное. Но других кандидатов на главную роль в мечтательном сериале не было. Вот и сошлось на Сереге. Да еще улыбка у него прямо какая-то есенинская, будто грусть через веселье проглядывает. Любая размечтается.
