– Прошу меня извинить, герр Беркель. – Франка встала и ушла в ванную.
Закрыв дверь, она прислонилась к ней спиной и дала волю слезам. Нужно все выдержать! Он пришел не за ней! Франку вдруг охватил ужас: она вспомнила незнакомца в Штутгарте, предлагавшего ей сигарету. Неужели Беркель каким-то образом узнал про микропленку? И скоро придут и другие гестаповцы?
Нет, он не может знать. Он ничего не знает. Я выстою!
Франка вытерла полотенцем слезы. Посмотрела на себя в зеркало. Вскипавшая в ней ненависть затуманивала мысли.
Нужно сдерживаться.
Беркель все так же сидел в кресле и не сводил с Франки глаз.
– Герр Беркель, чем я обязана вашему визиту, да еще в такое время?
– Мы, защитники рейха, не смотрим на часы. Враги-то не дремлют. И прошу, обращайся ко мне по имени. Нас многое связывает. Мы никогда не будем чужими.
У нее по коже побежали мурашки.
– Ладно, Даниэль. Что я могу для тебя сделать?
– Это не светский визит, Франка… хотел бы я иметь время на такие вещи. Ты здесь одна?
– Конечно. Если не считать тебя, разумеется.
– И все время была одна?
– Да.
Беркель выпил еще кофе.
– А для кого искала костыли?
Франка подобралась и попыталась улыбнуться.
– Для моего друга. Он здесь пробыл несколько дней, а потом уехал. Совсем забыла упомянуть. Я иногда такая рассеянная.
– Забавно, что ты говоришь о рассеянности. Я о тебе совершенно другого мнения. Ты всегда была собранной и целеустремленной. И отнюдь не дурочка, которую легко заморочить.
Он поставил чашку на столик.
– А кто твой приятель?
– Его зовут Вернер Граф. Он из Берлина. Пилот люфтваффе.
Если Джона найдут, сработает ли его легенда? Нет, ведь он прячется в тайнике. Нельзя ничего говорить. Единственное спасение – ложь, но этот человек умеет распознавать ложь и, уж конечно, видит меня насквозь.
– Пилот люфтваффе, вот как? Удивляюсь, что один из наших отважных летчиков польстился на такую грязную потаскуху, как ты.
– Он… уехал несколько дней назад, – только и нашлась сказать Франка.
– Завлекла его своей изящной попкой? Обманула, притворилась честной немецкой женщиной, распутная тварь?
Беркель взял со столика книгу.
– О, смотрите-ка! Потаскуха читает запрещенные книги! Одного этого достаточно, чтобы тебя засадить!
– Даниэль, она здесь просто завалялась… старая книга… Прости…
Сжавшись в кресле, Франка невольно посмотрела на дверь. Она знала: бежать некуда.
– Ты меня обманывала! Как я могу верить хоть одному твоему слову?
– Я про него не упомянула, чтобы избежать неловких минут. Из-за нашего общего прошлого.
– Я – сотрудник гестапо. Думаешь, личные переживания помешают моему расследованию?
– Нет, конечно, я…
– Я мог бы сказать, что ты меня разочаровала, однако я разочарован давно, еще с тех пор, как ты отвернулась от учения фюрера и увлеклась либеральными идеями.
– Я всегда была о тебе высокого мнения. Просто мы друг другу не подходили.
– То есть ты считала себя лучше? Ну а теперь кто лучше? Знаешь, как я поступаю с людьми, которые мне лгут? Знаешь, что я могу сделать с тобой, прямо сейчас?
– Даниэль, я уже искупила вину. Я усвоила урок. У тебя есть фотография жены и детей. Я хотела бы увидеть…
Он встал, надвинулся на нее.
– Как ты смеешь о них говорить, тварь! Как смеешь говорить о них своим грязным ртом!
Франка в ужасе отшатнулась.
– Даниэль, прошу тебя!
– Мы с тобой одни. Никого на много километров.
Он медленно двинулся к ней. Франка попятилась и уперлась спиной в стену.
– Прислушайся к своему сердцу. Ты же хороший человек. Прекрасный отец, любишь детей, предан рейху. Я – немецкая женщина. Не делай этого.
– Ты – маленькая шлюха, которая только для одного и годится – лежать на спине. И самый лакомый кусочек, какой мне довелось пробовать.
Франке показалось, что стены вокруг сомкнулись, и все стало как в тумане.
Отцовский пистолет – в ящике стола, в прихожей, как на другом конце света. Даниэль сжал ей пальцами плечи, словно когтями.
– Для любовницы вполне сгодишься. Может, я даже оставлю тебя здесь и буду навещать. Или суну в камеру и разрешу пользоваться всем желающим. Сама выбирай.
Он придвинулся вплотную, и Франка отвернулась. Попытался ее поцеловать, и ее едва не стошнило. Она отбивалась, ударила его ногой по ляжке и кое-как вырвалась.
– Сначала тебе придется меня убить.
– Это запросто.
Франка бросилась бежать, но Беркель схватил ее за руки и поволок в спальню.
В то счастливое лето тридцать четвертого года здесь спали родители.
Франка сопротивлялась, расцарапала ему щеки. Он пинком открыл дверь и швырнул ее на кровать. Дверь захлопнулась.
– Давай, дерись. Так даже интересней.
Франка закричала, когда он, прижав ее к кровати, стал срывать с нее одежду. Она стала царапаться – и получила пощечину. Словно оглушенная лежала она на кровати, а Даниэль начал расстегивать ремень.
Дверь спальни с треском распахнулась, и ворвался Джон с пистолетом в руке. Беркель повернулся, и Джон, размахнувшись, ударил его в лицо, а гестаповец вцепился в его пистолет. Грохнул выстрел; пуля попала в стену. Беркель бросился на Джона, стукнул по загипсованной ноге и стал выкручивать ему руку. Джон упал и выронил пистолет. Беркель расстегнул кобуру, и тут Франка прыгнула ему на спину, и они оба повалились на пол. Джон дотянулся до его горла, но Беркель вырвался и перекатился через порог, в гостиную. Джон опять бросился к нему, однако тот успел вскочить.
– Значит, Франка, это и есть твой дружок? – спросил он, доставая оружие.
Джон кинулся к пистолету, но Беркель уже поднимал свой. Держа палец на спуске, он открыл было рот… и вдруг из его груди ударил красный фонтанчик. Беркель выронил пистолет, обернулся – лицо у него выражало крайнее изумление. Сзади стояла Франка, сжимая в руке отцовский пистолет.
– Нет, Даниэль, он мне не дружок. Он вражеский разведчик. И ты был прав: я всегда понимаю, что делаю.
– Грязная…
Франка опять нажала спуск, и последние в своей жизни слова Беркель не договорил. Он упал – сначала на колени, потом на спину.
– Ублюдок! – Франка разрыдалась. – Мерзкий ублюдок!..
Кровь Беркеля растекалась по полу ровным красным кругом. Открытые глаза смотрели в потолок.
