– Ну вот, вечеринка кончилась?
И тут они услышали: к дому подъехала машина.
У Франки упало сердце.
– Машина! – прошептала она. – Быстро в тайник.
Она подобрала костыли, протянула Джону. Он, не говоря ни слова, поспешил в спальню. Закрыл за собой дверь, положил костыли, поднял доски.
Мотор снаружи замолчал. Фары потухли. Хлопнула дверца.
Джон улегся в подпол. Рюкзак и форма люфтваффе уже были здесь. Он задвинул доски на место и оказался во тьме.
Услышав стук в дверь, Франка чуть помедлила, огляделась. Чашка Джона у камина, книга – ничего подозрительного. Они тщательно за этим следили. Все его вещи – в подполе. Франка глубоко вздохнула и пошла открывать. В дом ворвался вой ветра. Беркель был один.
– Хайль Гитлер!
– Хайль Гитлер, – отозвалась Франка. Заметив, что у нее дрожат руки, она поскорее сунула их в карманы.
– Пригласишь меня в дом? – спросил он, снимая шарф.
– Конечно, герр Беркель. Прошу вас.
Он вдвинулся внутрь, вытер ноги. Снял шинель и протянул, не глядя, Франке, хотя стоял прямо перед вешалкой. Он был в гестаповской форме; грудь украшали медали за отличную службу рейху.
Франка повесила шинель. Даниэль уже вошел в гостиную и оглядывался по сторонам.
– Удивительно, – он покачал головой. – Сколько лет прошло – восемь? Дом совсем не изменился… только фотографии со стен куда-то делись.
– Наверное, восемь.
– Столько воспоминаний. – Даниэль снял фуражку.
– Да, точно, – еле выдавила Франка.
Он пошел за ней в кухню и стоял в дверях.
– Я очень удивился, когда узнал, что ты здесь. Ты ведь меня уверяла, что еще до Рождества вернешься в Мюнхен.
Франка поставила на плиту чайник, достала из буфета чашки.
– Планы изменились. Снега много нападало, не удалось вывести машину. Решила побыть здесь еще.
– Машина, как я видел, не в снегу. И дороги уже несколько дней в порядке.
Франка повернулась к нему, буквально чувствуя, как его глаза пронизывают ее насквозь.
– Да, давно пора. Что-то я обленилась.
Джон лежал, стараясь едва дышать, и прижимал руку к груди, чтобы унять сердцебиение. Кажется, в кухне разговаривали, однако он не мог разобрать почти ни слова. Он пошарил рукой в поисках пистолета; она не сразу наткнулась на холодный металл.
– Здесь, наверное, скучно, – заметил Даниэль. – А ты всегда была общительная.
– После смерти отца мне хотелось побыть одной. Здесь самое подходящее место.
Несколько секунд он молча смотрел, как Франка разливает кипяток. Над чашками вился пар.
– Спасибо, Франка. Мы можем посидеть в гостиной? Нужно многое обсудить.
– Конечно. – Улыбка далась ей почти с болью.
Они вернулись в гостиную, и Беркель сел в кресло, где совсем недавно сидел Джон. Его книга «На Западном фронте без перемен» в потрепанной картонной обложке лежала на столике лицом вниз. Одной этой книги хватит, чтобы попасть на несколько дней в тюрьму.
Беркель отпил кофе и поставил чашку на столик. Франка сидела напротив и старалась не смотреть на книгу. Беркель откинулся на спинку кресла, сложил руки на животе. Фуражка лежала у него на коленях.
– Да, воспоминаний много. Мы неплохо проводили время, верно?
Франка кивнула. Ей казалось, что голова у нее примотана к телу стальной проволокой.
– Мы были такие молодые, – продолжал он. – Даже не верится. Говорят, молодые не ценят своей молодости. Я не согласен, а ты?
– Я жалею о многих решениях, которые в молодости поспешно принимала.
– Все равно не соглашусь. Конечно, молодежь часто совершает опрометчивые поступки, но, как я убедился на работе, чтобы делать глупости, не обязательно быть молодым. Каждый день вижу примеры. Недавно допрашивал человека, – отец пятерых детей! – который в пьяном виде орал, что фюрер не остановится, пока всех не угробит. Называл фюрера лжецом, негодяем и даже убийцей. Представляешь – кто-то способен такое сказать!
– Прямо не верится.
– К счастью, большинство людей выбирает правильный путь. Я получил не меньше десяти сообщений от разных свидетелей. Приятно знать, что есть так много лояльных немецких граждан. Хороших людей гораздо больше, чем паршивых овец.
Даниель отпил еще кофе и водрузил фуражку на стол.
– Один наш молодой сотрудник стал вырывать у него ногти. И тот сразу признался. Думаю, мой подчиненный желал отомстить за такие слова о фюрере. Подобные вещи мы принимаем близко к сердцу.
Франка прижала руки к бедрам, чтобы скрыть дрожь.
– Вы делаете важное дело.
– Еще какое. Только мы одни и противостоим врагам рейха. Война в нашей стране началась задолго до войны с коалицией, и мы день за днем приближаемся к победе.
Франка хотела что-нибудь сказать, но у нее онемели губы. Слова не выговаривались.
– Да… теперь мы с тобой совсем разные, верно? – спросил Даниэль.
– Думаешь?
– Думаю. Раньше мы были похожи.
Я-то смогла распознать зло и отвернуться от него, а ты его принял всей душой.
– Многие, – продолжал он, – сказали бы, что ты олицетворяешь ту скверну, которую я стараюсь искоренить. Что ты – самое большое зло в нашем обществе.
Франка изо всех сил старалась победить страх. Она полностью во власти Беркеля. Он может забрать ее отсюда, посадить в камеру – и никто даже не узнает. Захочет – вообще убьет и ни перед кем не будет отвечать. Нет над ним правосудия, нет высшей власти. Национал-социализм сделал Беркеля поистине всемогущим, и он пользуется этим, как ему заблагорассудится.
– Хотелось бы верить, что в рейхе есть место и для таких, как я. Кто однажды совершил ошибку, однако искупил ее.
– Франка, я не говорил, что тоже так о тебе думаю. – Даниэль усмехнулся. – Ты такая же глупенькая, как и раньше. Потому-то легко сбилась с пути.
– Я была растерянна. После смерти брата я плохо понимала, что хорошо, а что – нет.
– Да, слышал и про это. – Даниэль смотрел в огонь. Когда он перевел взгляд на Франку, в его глазах плясали отблески пламени. – Дело неприятное, но необходимое.
– Необходимое? – Ее истинные чувства готовы были прорваться наружу. Упоминание Фреди подлило масла в бушевавший в груди огонь. Франка с трудом сдерживала гнев.
– Разумеется. По мнению самого фюрера, гораздо милосердней прекратить страдания неизлечимо больных, умственно отсталых, сумасшедших. Следовало избавиться от ненужных едоков – они лишь отнимали хлеб у доблестных солдат, которые сражаются за будущее родины. Так диктует и простой здравый смысл, и политика расовой гигиены, которая вернет нашей стране заслуженное место среди величайших держав мира.
