Среди знакомых Франки тоже были люди, арестованные гестапо за неосторожные слова – в разговоре или в письме. Нацистский режим агонизировал, а его хватка на горле страны только усиливалась. Хотя «Белая роза» каким-то чудом избегала длинных щупалец гестапо, участники ее жили в постоянном напряжении. Франка теперь день и ночь боялась ареста. Все они боялись, но страх придавал им решимости. О том, чтобы остановиться, даже речи не заходило. Это означало бы поражение.
Молодые люди продолжали сочинять и печатать листовки. Франка опять занялась распространением. По дороге в Кельн она зашла в поезде в туалет и перечитала листовку.
«Мы не станем молчать. Мы – ваша нечистая совесть. Мы не оставим вас в покое!»
Тысячи листовок разошлись по всей Германии.
Радостное волнение, которое некогда испытывала Франка, сменилось страхом провала. Конечно же, это лишь дело времени. Вопрос в том, кто падет раньше – «Белая роза» или нацистский режим. Война приняла неблагоприятный для национал-социалистов оборот – уже было и поражение под Сталинградом, и другие проигранные битвы. И все же гестапо оставалось столь же грозной силой. Несколько недель назад у Франки зародилось желание уйти из группы, и вот теперь оно окончательно созрело. На обратном пути в Мюнхен она решила: надо взять перерыв, ненадолго отойти от дел и убедить Ганса и Софи сделать то же самое. Их рвение могло привести к гибели. Другого варианта не виделось. Разговор Франке предстоял нелегкий. Ганс и кое-кто из его друзей начали новую кампанию: смолой писали на стенах университета антигитлеровские лозунги. Это было уже совсем рискованно.
Шел февраль сорок третьего. Бомбардировщики коалиции на одну ночь прекратили свои регулярные налеты. Франка, соблюдая всяческую осторожность, пришла в дом, где печатались листовки. Постучала условным стуком; Вилли открыл, чмокнул ее в щеку. В уголке комнаты сидела Софи, что-то писала. Ганс, потный и раскрасневшийся, работал, закатав рукава, на копировальной машине.
– Ганс, можно с тобой поговорить?
Он кивнул и жестом попросил Алекса продолжить работу. Франка отвела его в заднюю комнату, и они сели.
– Я хочу, чтобы ты остановился, – заявила она.
– Ты о чем?
– Гестапо нас ищет, сам знаешь. Расспрашивают всех в университете. Нас найдут, это лишь вопрос времени. Быть может, нам лучше остановиться, пока мы еще живы. От мертвых пользы не будет никакой.
Ганс взял чашку с кофе; рука у него дрожала.
– Останавливаться нельзя, особенно теперь, когда к нам стали прислушиваться. Да, гестапо нас ищет, и значит, ставки возросли. У нас есть программа, и мы должны ей следовать. До нас никто такого не делал, мы первые. Нельзя, чтобы все наши усилия пропали даром. Этого нацисты и добиваются.
– Ваш успех и так уже достоин восхищения.
– Наш успех, общий. Все внесли вклад, и ты тоже.
– Да, спасибо. Я горжусь, что принимала участие, но чего мы добьемся, если умрем или попадем в тюрьму?
– Думаешь, я не понимаю степени риска? И ребенку ясно: любой, кто поднял голос против нацистов, погибнет. Но разве это делает наши усилия менее нужными? Разве это не увеличивает важность нашей работы? Мы – единственные, кто говорит о свободе в стране, которой свобода нужна, как никакой другой. Мы даем пищу голодающим умам немцев. Бросим все – и погибнут мечты о лучшем будущем.
– Ты вправду намерен с помощью нескольких листовок победить политический режим – один из самых сильных в Европе?
– Как по-твоему, наши усилия чего-то стоят?
– Конечно, стоят…
– Я не думаю, что мы одни все изменим. У нас получится, только если за нами пойдут остальные немцы. Вот как обстоит дело. Вот ради чего мы стараемся – говорим о свободе, сеем семена истины в людские умы.
– Я не хочу, чтобы ты погиб, Ганс. Я тебя люблю.
– И я тебя люблю, однако дело гораздо важнее наших судеб. Голос «Белой розы» звучит в диссонансе с общим хором, он бросает вызов величайшему злу, которое обрушилось на нашу страну, на весь мир.
– Ну, можно ведь остановиться на время!
– Не теперь. Пусть гестапо у нас на хвосте, и пусть нам недолго осталось, потомки мне не простят, если я не воспользуюсь возможностью. И разве я могу дать моей сестре одной этим заниматься? Ты ее знаешь – она еще более нетерпима, чем я. У меня только один путь, и у «Белой розы» тоже: вперед.
– Похоже, никакие мои слова твоего решения не изменят.
Покрасневшие глаза Ганса смотрели прямо.
– Хотя бы пообещай, что будешь осторожней.
Ганс встал, обнял ее. Франка прижалась к нему и поцеловала – в последний раз. Ганс вышел ее проводить; все попрощались, и он закрыл за ней дверь.
Ганса и Софи арестовали в Мюнхенском университете восемнадцатого февраля 1943 года. Некий «рабочий», в свободное время маршировавший в строю штурмовиков, увидел, как они разбрасывают с балкона листовки, словно конфетти. Гестапо только что приказало ему повысить бдительность; и вот настал лучший день в его жизни. Он сам их и задержал, вдвойне счастливый: его ждало и повышение, и материальное вознаграждение.
Ганса и Софи забрали в главное управление гестапо, расположенное в бывшей резиденции Виттельсбахов – правителей Баварии. Брата и сестру обвинили в государственной измене, попытке свержения правительства, дискредитации национал-социалистической идеологии и подрыве оборонной мощи страны в военное время. Через два часа арестовали Кристофа. Гестапо обнаружило достаточно улик; арестованных ждал показательный процесс.
Новость об аресте Ганса и Софи быстро разнеслась по университету. Франка была в больнице, на дежурстве, и когда Вилли пришел и рассказал об арестах, она всю ночь плакала. Пощады не будет, и скоро гестапо придет за остальными.
На следующий день в газетах сообщалось об аресте студентов-изменников. Авторы передовиц выражали уверенность, что правосудие не заставит себя ждать, – и оно не заставило. Из Берлина прибыл председатель народного суда Роланд Фрайслер, который вел процессы по государственным изменам и подрывной деятельности. Суд начался через четыре дня, двадцать второго февраля. Франка и остальные ждали и молились о милосердии. Процесс занял несколько часов. Ганса, Софи и Кристофа признали виновными и приговорили к смертной казни. Прямо из зала суда их увезли на гильотину. Жена Кристофа, лежавшая в то время в больнице, лишь через несколько дней узнала о казни мужа. Родители Ганса и Софи, присутствовавшие на суде, после вынесения приговора уехали домой, в Ульм, собираясь вскоре вернуться и повидаться с детьми. Им не сообщили, что их сына и дочь казнят в тот же день.
Вскоре забрали и Франку. Ей и еще нескольким участникам «Белой розы» суд назначили на апрель: паника, охватившая защитников режима после первых арестов, слегка улеглась. Допрос оказался не таким суровым, как боялась Франка. Ее, видимо, сочли слишком мягкой и слабой для участия в делах столь преступной организации. Следствие, судя по всему, уже составило на ее счет определенное мнение, и Франке оставалось только подыграть. В гестапо знали, что движение возглавляли Ганс и Софи, а после них основными действующими лицами были Кристоф, Вилли и Алекс. От Франки лишь хотели, чтобы она подтвердила отведенную ей роль: ни к чему не причастная подружка главаря, настоящая арийская девушка, которую сбили с истинного пути предатели и диссиденты. Эта роль хорошо вписывалась в историю, преподнесенную национал-социалистами шокированной общественности. Нанятый отцом адвокат с трудом поверил в такую удачу.
