Франке предстояло распространить некоторую часть листовок, напечатанных многотысячным тиражом. Она села на поезд до Фрайбурга с чемоданчиком, полным подстрекательских бумажек. Их одних хватило бы для смертного приговора. Привычная радость возвращения домой сменилась тревогой. Поездка прошла гладко. Во Фрайбурге она разослала листовки по данным ей адресам. Можно было бы отправить и из Мюнхена, но поток писем из разных городов – Фрайбурга, Берлина, Гамбурга, Кельна, Вены – затруднит поиски «Белой розы».
Через несколько дней Франка вернулась очень довольная. Никого не схватили. Потом была еще партия листовок, потом еще две. Участники группы действовали по тем же правилам, с теми же самыми предосторожностями. Тысячи листовок «Белой розы» разлетелись по Германии. Правительство пока пребывало в неведении относительно силы их воздействия, но вскоре по университету потихоньку пошли слухи. Люди обсуждали воззвания «Белой розы». Начались те самые разговоры, которых ждали участники группы. Машинописные листки переходили из рук в руки, рождая в людях сомнения и тревогу. Читателей изумляло их содержание. У некоторых листовки вызывали возмущение, у других удивление или недоверие. Словно от брошенного камня, по всей стране пошли волны. Были такие, кто тут же отправлялся в гестапо – доносить. Медлить не стоит, а то еще другие тебя обставят. Гестапо начало поиски источника листовок, но члены «Белой розы» пока оставались вне подозрений. Ганс не сомневался, что это лишь начало.
С Софи, младшей сестрой Ганса, Франка познакомилась в мае сорок второго года, когда та поступила в университет. Поселилась девушка вместе с братом. Вначале Франке было неловко. Она привыкла находиться вдвоем с Гансом, а теперь это не всегда получалось. Впрочем, Софи была славная и добрая, хотя, пожалуй, чересчур серьезная. Ганс даже не заговаривал о принятии ее в группу. Он предпочел скрывать от сестры свою противозаконную деятельность, но она очень быстро нашла спрятанные в квартире листовки. Девушка тут же потребовала, чтобы и ее приняли. Франка помогла ей убедить Ганса. Ее воодушевляла смелость Софи, готовность бороться за то, что она считала справедливым.
Возражений Софи не принимала, и скоро Ганс уступил. А через несколько недель сестра уже делила с ним руководство группой. В конце лета она ее возглавила – когда Ганса, Алекса и Вилли отправили на русский фронт.
Франка продолжала работать в больнице, и ее подстрекательская деятельность оставалась скрытой от всех, кроме ближайших соратников. Отношения с коллегами и знакомыми были омрачены недоверием и подозрениями. Она прислушивалась к каждому слову, присматривалась к каждому жесту. И в полной изоляции еще острей переживала разлуку с Гансом. В регулярных письмах Франка часто упоминала о «Белой розе» – она называла ее «наши планы насчет строительства». А рассказать нужно было так много… Из-за отсутствия Ганса и его товарищей выпуск листовок приостановился, хотя тайная деятельность «Белой розы» продолжалась. Было организовано отделение группы в Гамбурге. В конце каждого письма Франка писала несколько строк о себе и о своих чувствах. Дела делами, но Франке хотелось, чтобы Ганс знал: она думает о нем постоянно и считает минуты до его возвращения. Некоторые вещи даже нацистская цензура не вымарает в письме, написанном на фронт.
Отец в то лето не поехал в лесной домик. Горе оказалось слишком велико. Томас приехал в Мюнхен на Рождество – бледная тень человека, каким он был, пока его не сломали национал-социалисты. Должность Томаса на фабрике отдали молодому партийцу, а его понизили, и он подумывал уйти в отставку. Франка встречала отца на вокзале – небритого, желтого, пахнущего спиртным. Они вместе пообедали и почти все время молчали – каждый боялся того, что мог сказать другой.
Отец и дочь подолгу гуляли, проходили мимо развалин, оставшихся после бомбежек, – их в городе становилось все больше, – и мимо бомбоубежищ, которых настроили множество. Говорили о прежних временах, золотых днях, проведенных в лесном домике, о маме. И только. Фреди почти не упоминали. Слишком было больно. Из них и так ушли почти все чувства. Больше отдавать было нечего.
В воскресенье Франка проводила отца на поезд. Она обняла его, и у нее полились слезы.
– Ты справишься?
– Конечно, – сказал отец, хотя его глаза говорили совсем другое.
– А сюда ты не думал переехать?
– Нет, спасибо. Останусь во Фрайбурге, поближе к твоей маме и брату. Я почти каждый день хожу на ее могилу. Жаль только, к Фреди пойти не могу. Никогда мы не узнаем, что эти изверги сделали с его телом.
Отец вдруг как-то обмяк, и у него тоже потекли слезы. Франка предлагала пожить вместе, но он отказался. В ожидании поезда они сидели, обнявшись, на скамье, а когда поезд пришел, распрощались.
Ганс вернулся из России еще более полный решимости распространять воззвания «Белой розы». Работая во фронтовом госпитале, он насмотрелся на то, как немецкие солдаты лишаются остатков рыцарского духа и человечности. Кадровые офицеры, некогда следовавшие кодексу воинской чести, теперь руководствовались расовой теорией нацистов, и части вермахта уже мало отличались от эсэсовских.
Войну на востоке преподносили немцам как оборонительный крестовый поход против коммунизма; на самом деле, по словам Ганса, речь шла о завоевании жизненного пространства, обещанного Гитлером немецкому народу. Настоящий же крестовый поход был против евреев. Многие солдаты рассказывали Гансу о массовом уничтожении евреев, которых расстреливали, выстроив перед глубокими ямами-могилами.
Увиденное сильно изменило Ганса. В первый вечер после возвращения он лежал в постели, и его трясло.
В газетах писали про героические победы, одержанные на Восточном фронте над коммунистическими ордами. Русские представали в них чудовищами, дикими недочеловеками, которым и существовать-то незачем. Только евреи – еще худшие скоты и стоят ниже русских, а русских славные немецкие солдаты сметут без всяких усилий. Сражение под Сталинградом развеяло миф о непобедимости нацистов. «Белая роза» не оставила этого без внимания. Гитлер не дал приказа на отступление, обрек своих солдат на смерть в ледяном городе вдали от родного дома. Шестая армия была уничтожена. В служебных рапортах говорилось, что сотни тысяч погибших – настоящие герои, и их жертва приведет рейх к дальнейшим великим победам. Члены «Белой розы» не считали победу нацизма неизбежной; в те дни Германия смотрела в холодные глаза поражения. Гитлер впервые ощутил вкус большой потери. «Белая роза» не должна была упускать такой шанс.
Газеты пестрели заметками о расправах над теми, кто проявлял инакомыслие, пусть даже незначительное. Где-то казнили человека, заявившего, что Гитлер заслуживает смерти за гибель стольких немецких солдат. В другом месте обезглавили официанта – он отпустил какую-то шутку в адрес фюрера. Где-то еще казнили предпринимателя, заявившего во всеуслышание, что для Германии война кончится плохо. В Берлине казнили пятьдесят человек – за передачу русским важных сведений; дело получило название «Красная капелла». Казнили их не с помощью гильотины – излюбленного метода нацистов, а подвесили на крюки и оставили умирать мучительной смертью. Женщин приговорили к пожизненному заключению, но по личному приказу Гитлера обезглавили на гильотине.
