По крайней мере, так кажется. Но, увы, это так не работает. Глядя на сегодняшний мир детской литературы, впору подумать, что это какое-то совершенно отдельное явление — своего рода независимое государство, в котором разные важные люди (литературные редакторы и критики) решают, кому куда пойти и зачем. Они словно охраняют какую-то важную границу: расхаживают с очень серьезным видом, сверяются со списками, изучают документы, решают проблемы, выносят вердикты. Вы идите туда, а вы, будьте добры, стойте здесь. Недавно в литературном приложении к «Таймс» мне встретился превосходный пример. Некий известный поэт и критик обозревал роман, вышедший во взрослой категории. Критик назвал его «слишком простым», сравнил со сказкой Киплинга «Ваш покорный слуга пес Бутс» (уровень «ниже некуда»), заметил, что «словарь австралийского сленга совершенно устарел и чересчур буквален», и поверх всего этого от души припечатал обвинением в сентиментальности.
Впрочем, заключил он свой обзор, «в качестве детской книги вполне сойдет».
Получается, что детские книги — это плохо сделанные книги для взрослых. Если вас угораздило написать не слишком хорошую книгу, отлично, мы поставим ее вон там, вместе с теми, которые читают дети.
Такой подход отнюдь не уникален для нашей страны и вдобавок не ограничивается собственно книгами. Авторы детской литературы ведь тоже не слишком хороши. Год или два назад я видел статью Роберта Стоуна в The New York Review of Books: он писал про последний роман Филипа Рота. Сначала Стоун похвалил Рота за выдающиеся литературные достижения на протяжении последних тридцати лет, воспел весомость его голоса, энергию, маниакальную, но хорошо модулированную виртуозность и все остальное. После чего заявил — и это его подлинные слова — что «рядом с таким серьезным автором все прочие современники выглядят детскими писателями».
Это сразу поставило меня на место. Можете себе представить, как мне стало неудобно за собственную несерьезность и недостаточно весомый голос, не говоря уже о виртуозности, одновременно трезвой и недостаточно модулированной.
За такой позицией стоит совершенно линейное представление критиков о том, как растет человек. Вероятно, они думают, что мы взрослеем, двигаясь вдоль прямой времени, как мартышка, карабкающаяся по шесту. Мне же переход от детства к взрослости представляется, скорее, не движением вперед, а движением наружу, вовне — постепенным расширением сферы восприятия. К. С. Льюис, когда не писал романы, говорил весьма разумные вещи по поводу книг и чтения. В своем эссе «Три способа писать для детей» он замечает: «Сейчас я люблю белый рейнвейн, который, уверен, не слишком понравился бы мне в детстве. Но и содовая с лимонным соком мне тоже все еще нравится. Я называю это ростом или развитием, потому что в результате я стал богаче, чем был: раньше у меня было только одно удовольствие, а теперь их два».
Но стражи границы ничего подобного не потерпят. Они очень суровы и свирепы. Они чеканят шаг с выражением беспримерного презрения на лице, кривят губы, сверяются с документацией и отрывисто отдают приказы. Они ужасно заняты, потому что сейчас в их ведении находится область большого международного напряжения. Многие взрослые нынче стали говорить о детских книгах. И нередко они делают это лишь ради того, чтобы осудить других взрослых, которые их читают и от этого становятся инфантильными, потому что детские книги — сейчас я процитирую недавнюю статью в The Independent — «не способны даже приблизиться к пониманию истин морального, сексуального, социального и политического порядка». В то время как даже в «самой легковесной фантастике и самом омерзительном хорроре ‹…› присутствует понимание сложной человеческой психологии». В детских романах подобного психологического понимания нет, а «между хорошими ребятами и плохими проведены славные, хорошо видимые невооруженным глазом, белые разделительные полосы» (Джонатан Майерсон, The Independent, 14 ноября 2011 года).
Из этого следует вывод: всякий взрослый, читающий подобное барахло, пытается на самом деле убежать от реальности, и за это ему должно быть стыдно.
Впрочем, на той же самой неделе один известный журналист и общественный обозреватель сказал, что детские книги очень даже стоит читать, потому что «люди соскучились по историям, а в нашей постмодернистской, деконструированной, чересчур интеллектуальной культуре старую добрую историю презирают, и хорошее чтиво найти не проще, чем бабочку в темной комнате» (Мелани Филлипс, The Sunday Times, 11 ноября 2001 года).
Как видите, обстановка на границе и вправду весьма напряженная: сплошная гордыня, подозрения, резкие выпады и опасные инциденты. Пламя может вспыхнуть в любую секунду.
Но если отойти на пару шагов от контрольно-пропускного пункта, за спину пограничникам, и оглядеться по сторонам, мы увидим удивительную картину. Стража совершенно не замечает, что люди кругом радостно гуляют туда-сюда через границу и в ус не дуют. Впору подумать, что никакой границы тут и нет. Взрослые с удовольствием читают детские книги, и, более того, дети охотно читают книги для взрослых. Один мой знакомый мальчик тринадцати лет с упоением прочел «Безутешных» Кадзуо Исигуро. И только позавчера я разговаривал с детьми в Оксфордской публичной библиотеке и обнаружил, что, среди всего прочего, они читают книги Дороти Сэйерс, Агаты Кристи, Рут Ренделл, Иэна Рэнкина, Стивена Кинга, Дэвида Эддингса и Хелен Филдинг. Значительная часть этих книг относится к жанру фантастики, но все они поголовно прописаны по взрослую сторону границы.
К тому же я очень хорошо помню собственное детство, когда в моей библиотеке были Олдос Хаксли и Лоренс Даррелл, Супермен с Бэтменом, Артур Рэнсом и Туве Янссон, вместе с ними — Джозеф Конрад и П. Г. Вудхаус, а Капитан Мопсомой соседствовал с Джеймсом Бондом — настоящий калейдоскоп литературы, совершенно определенно взрослой и совершенно определенно нет. Большое впечатление на меня и моих юных однокашников произвел «Любовник леди Чаттерлей». Мы ценили эту книгу так высоко, что она все время ходила по рукам и, как большинство экземпляров этого романа, сама собой открывалась на особенно увлекательных страницах.
Сейчас подобное чтение без границ часто критикуют на том основании, что оно происходит «из неправильных побуждений». Взрослые, дескать, читают «Гарри Поттера», чтобы не отставать от моды или чтобы вернуться в сладостное состояние детской безответственности. Учитель, конфисковавший в свое время нашу «Леди Чаттерлей», думал, что нас интересует не литература, а социология. Ну, то есть я думаю, что он сказал тогда именно это — просто он выражался по-валлийски.
Чтение из неправильных побуждений — стражи границы этим никогда не грешат, зато другие люди грешат постоянно, если за ними не надзирать должным образом. Я смотрю на это так: даже если и существуют правильные и неправильные побуждения, когда читаю я, мне они неведомы, — так что уж говорить о других людях? Более того, это вообще не мое дело. И вдобавок все гораздо сложнее, чем мы думаем. Недостойная причина вполне может обратиться достойной: социология «Леди Чаттерлей» меня, помню, ужасно заинтриговала, но не менее захватывающим оказалось и то, как Лоуренс составлял из слов предложения.
