– Всякий раз, встречаясь с ним, я ловила себя на мысли, что беседую с пророком. У него завораживающие глаза, темно-синие, почти фиолетовые, а когда он говорит, слышно, как колеблется воздух. Я не встречала более харизматичного человека.
Что общего у меня с этой женщиной? Зачем я поднялась к ней в комнату? Зачем я все время хожу туда, куда не хочу идти, и терплю, и не бунтую, и каждый раз остаюсь в живых, когда люди вокруг меня исчезают? Способность приноравливаться к обстоятельствам – одно из важнейших качеств человека. Но чем больше я приноравливалась, тем меньше ощущала себя человеком.
– Не представляете, какие лавины писем он ежедневно получает от поклонников! Как-то раз, ужиная с ним, я так разволновалась, что не смогла проглотить ни крошки. А когда пришла пора прощаться, он поцеловал мне руку и сказал, – тут она попыталась изобразить его голос, – «Деточка, прошу вас, кушайте больше. Мне кажется, или вы совсем отощали?»
– И вовсе вы не отощали, – возразила я, словно отвечая на вопрос.
– Я тоже так считаю. Уж во всяком случае не больше, чем Ева Браун, а я ведь к тому же выше ее.
Циглер тоже упоминал о тайной подруге фюрера, но я при баронессе старалась не думать о нем: еще, чего доброго, заметит, как меняется выражение моего лица.
– Но знаете, однажды Гитлер меня здорово насмешил. Достала я из сумочки зеркальце, а он заметил и говорит, мол, в детстве у него было такое же. Все замерли, но тут Клеменс спрашивает: «Мой фюрер, и что же вы делали с женским зеркальцем?» – подумайте, какая наглость! А Гитлер ему: «Пускал учителю солнечных зайчиков в глаза». Ну, все, конечно, посмеялись. – Тут Мария захихикала, надеясь заразить меня своим примером. – Но это не конец истории. Однажды учитель сказал, что сделает ему письменное замечание. И вот на перемене они с друзьями заглядывают в журнал, читают, а как только звенит звонок, возвращаются за парты и начинают распевать: «Гитлер с зеркальцем играл, в глаз мне зайчиков пускал» – как в журнале, слово в слово! Учитель оказался стихоплетом!
Впрочем, он был прав: Гитлер всегда любил поиграть и в каком-то смысле играл до сих пор.
– И, узнав об этом, вы решили, что он спасет Германию?
– Не держите меня за дурочку, Роза. Такого я никому не позволю, – нахмурилась Мария.
– Простите, я не хотела быть грубой, – честно ответила я.
– Но ты и сама понимаешь, что он нам нужен. Если выбирать между Гитлером и Сталиным, любой выберет Гитлера, разве нет?
О Сталине и Советском Союзе я знала только то, что рассказывал Грегор: большевистский рай – это кучка жалких лачуг, населенных нищими. А вот с Гитлером у меня были личные счеты. Он отнял у меня мужа, из-за него я ежедневно рисковала жизнью. Он держал мою судьбу в своих руках, за что я его ненавидела. Гитлер кормил меня, но эта пища могла меня убить. «По сути, привести человека в этот мир – значит обречь его на смерть», – говорил Грегор. Еще не сотворив человека, Господь Бог уже предусмотрел его уничтожение.
– Так что, Роза? Разве нет? – повторила Мария.
Меня так и подмывало рассказать о казарме в Краузендорфе и о том, что сделали эсэсовцы, когда решили, что мы отравлены, но я лишь машинально кивнула. Почему обстоятельства моей службы должны ее разжалобить? Баронесса наверняка знала о них, ведь она ужинала с фюрером и приглашала на приемы Циглера. Интересно, была у нее с лейтенантом такая же тесная дружба, как со Штауффенбергом? Мне вдруг захотелось, чтобы она обсуждала со мной не Гитлера, а Циглера, захотелось увидеть его глазами этой женщины. А обстоятельства моей службы давно перестали быть интересны даже для меня самой.
– К несчастью, большие перемены требуют жертв. Но в новой Германии всех нас ждет лучшая жизнь. Вас тоже.
И она подняла крышку фортепиано, отложив германский вопрос на потом: сейчас на повестке дня стояло другое, ведь Мария готова была в равной степени восторгаться всем подряд. Мы могли обсуждать фюрера или кремовый торт с фруктами, читать Стефана Георге или распевать песенки Comedian Harmonists, которых ее любимый фюрер заставил сойти со сцены, – ей все было едино.
Я не могла винить Марию – и кого бы то ни было. Сказать по правде, я была больше очарована тем, как она качает головой в такт музыке и вскидывает брови, приглашая меня подпевать.
27
Как-то я спросила Альберта, встречался ли он с Адольфом Гитлером лично. «Конечно встречался, почему ты спрашиваешь?» Тогда я попросила описать, каково это – стоять с ним рядом, и Циглер тоже первым делом упомянул о завораживающих глазах.
– И что вы все зациклились на этих глазах? Неужели больше не о чем рассказать?
– Ну ты нахалка! – воскликнул он, шлепнув меня по бедру.
– О, какие нежности! И все-таки, какой он?
– По-моему, нам не стоит обсуждать внешность фюрера.
– Так дай мне посмотреть самой! Возьми меня с собой в Вольфсшанце.
– Как бы не так!
– Я в грузовике спрячусь, под тентом.
– Да брось, неужели ты никогда его не видела? Например, на параде?
– Возьмешь или нет?
– Ты куда собралась, на вечеринку? Там, если ты не в курсе, колючая проволока под током! И минные поля: не представляешь, сколько зайцев на них подорвалось.
– Какой ужас!
– Ну, поняла теперь?
– Но я же с тобой поеду!
– Нет, ты ничего не поняла. Чтобы попасть за последний кордон, где, собственно, и живет Гитлер, нужен пропуск или личное приглашение. К тому же тебя непременно обыщут – незваным гостям там не слишком рады.
– Надо же, какие милые люди…
– Перестань. – Мой тон показался ему неподобающе развязным. – Ставку в чаще леса строят не для того, чтобы пускать туда посторонних.
– Но ты же говорил, что там живут две тысячи человек и еще четыре тысячи приезжают на работу! По сути, это небольшая страна. Кто догадается, что я проникла внутрь?
– Не понимаю, с чего ты втемяшила это себе в голову. Смотреть там не на что, даже солнца нет.
– Как это – нет солнца?
Он устало вздохнул:
– Вот так. Среди деревьев натянуты сетки, сверху – ворох листьев, а сами деревья и кусты растут прямо на крышах бункеров. Если кто посмотрит с самолета, он увидит один только лес и не обнаружит нас.
– Хитро придумано, – снова ухмыльнулась я. Зачем? Может, мне не давала покоя мысль о том, как много усилий люди тратят, чтобы отгородиться от мира, похоронить себя заживо?
– Слушай, твой дурацкий смех начинает действовать мне на нервы.
– Просто хотела узнать, где ты торчишь все время. Там небось и женщины есть? – (Он притворился смущенным.) – Ну же?
– К сожалению, – прорвалась наконец улыбка, – не слишком много.
Я ущипнула его за руку, он в ответ сжал мою грудь, но я не собиралась сдаваться.
