На последнем слове я чуть не задохнулась. Словно оцарапала горло, выталкивая его из себя.
– Коули! – Я чувствовала на себе взгляд Нормана – так близко он находился.
– Им плевать, как по мне это ударило. А меня это почти убило.
– Но не убило, – сказал он, а потом протянул руку и приподнял мой подбородок, заставляя меня посмотреть на него. – Ты всегда знала правду, Коули. Вот что имеет значение.
Я вспомнила прошлый год – все оскорбления и ужасные события, будто с мясом вырывавшие куски меня.
Лицо Чейза Мерсера в свете фонарика, когда он уже спешил от меня отстраниться.
Каролина Доуз с подружками в спортивной раздевалке, хохочущие в голос, пока я, отвернувшись, пытаюсь переодеться.
Человек в тату-салоне, склоняющийся надо мной с иглой – будет больно, – прежде чем я закрыла глаза.
Моя мама, сидящая напротив меня за кухонным столом в нашем новеньком доме и умоляющая рассказать, что случилось.
Мое сердитое лицо, отражающееся в окне поезда, отправляющегося в Колби – последнее место, где я хочу находиться.
Сидя во вселенной Нормана, я почувствовала, как эти картинки завертелись вокруг меня, все быстрее и быстрее, и я сжала пальцы, пытаясь удержать их. Вихрь становился все сильнее, унося образы с собой, ничего не оставляя позади. Мы сидели вдвоем, неподвижные в эпицентре шторма.
Я вцепилась в кресло и закрыла глаза. Норман прав: я действительно всегда знала правду. Я несла ее возле сердца, как щитом оберегая самое сокровенное.
«Забудь», – кто-то прошептал у меня в голове. Может, это была Изабель, все еще поучающая меня. Или мама, усилием воли творившая чудеса. Мира или Морган, толкающие меня вперед. Норман, принимающий эту правду как дар. Или это был мой собственный голос, теперь не желавший молчать.
Забудь.
И я забыла.
В это мгновение вихрь прекратился, и все встало на свои места. Я глубоко вздохнула и открыла глаза. Норман вдруг шагнул назад, будто тоже это почувствовал. Он смотрел на меня, и я подумала, изменилось ли мое лицо. Стала ли я кем-то другим – не той девушкой, чей образ он так долго воссоздавал на холсте.
Самое удивительное, что я ощущала себя иной. Как будто что-то во мне, так долго жившее в напряжении, наконец расслабилось, и все, что было не на месте, успокоилось: двадцать килограммов лишнего веса исчезли окончательно.
– Портрет, – быстро сказала я, возвращаясь в прежнюю позу и поднимая подбородок. Мое сердце все еще бешено колотилось. – Нам надо…
– Коули, – произнес Норман. – Все готово.
– Правда?
– Да. – Он обернулся и приблизился к мольберту, бросив кисть в банку из-под кофе. – Я наложил последние мазки час назад.
– Почему же ты меня не разбудил?
– Мне показалось, тебе снится что-то хорошее.
Я встала, потянулась и направилась к холсту.
– Ладно. Давай посмотрим.
Он метнулся мне наперерез – наш Норман, когда надо, умел двигаться очень быстро – и оказался между мной и мольбертом.
– Подожди! – воскликнул он.
– Нет, – возразила я. – Я уже целую вечность жду. Ты обещал.
– Помню, помню. И я тебе его покажу. Но я хотел, чтобы это было особенное событие.
– Особенное?
– Да. Давай я приготовлю тебе завтра вечером ужин? Устрою торжественное мероприятие, завешу портрет, а потом открою его. Чтобы ты получила полное впечатление.
– Норман, если ты сейчас пудришь мне мозги…
– Нет, – серьезно ответил он. – Клянусь. – И он перекрестил себе сердце. – Ужин и открытие. Будет обалденно. Поверь.
– Ладно, – кивнула я. Это будет свидание, настоящее свидание. – Я приду.
Мы пожелали друг другу спокойной ночи, и, обходя дом, я неожиданно вспомнила свой сон. Я сидела на скамейке и целовала какого-то парня. Чувствовала лучи солнца на лице, яркие и теплые, как по вечерам на заднем крыльце «Последнего шанса». Это был хороший поцелуй, мне было очень приятно; я отстранилась и улыбнулась парню, а он улыбнулся в ответ.
Это был Норман.
– О господи! – Я остановилась. Кот Норман, вылизывавший лапы на краю веранды, уставился на меня.
«Мне показалось, тебе снится что-то хорошее», – как бы сказал кот. А когда я рассказала ему все, он внимательно меня слушал.
Внезапно в конце дороги забрезжил свет фар. Он стремительно приближался. Я услышала машину еще до того, как разглядела ее, – она дребезжала, гравий разлетался из-под колес. Я обошла веранду Миры, удивляясь, кого это принесло в такое позднее время. Маленький домик был ярко освещен – Изабель сидела на крыльце с Фрэнком, тем самым, с которым она познакомилась на фейерверках. Я видела, как тлеет кончик ее сигареты – она всегда курила больше, когда Морган не было рядом.
Автомобиль свернул на подъездную дорожку, свет фар скользнул по деревьям, прежде чем остановиться на крыльце. Это был «Гольф». Изабель встала, ладонью заслоняя глаза от света.
– Это еще кто? – спросил Фрэнк.
Машина подъехала к домику и резко остановилась. Открылась водительская дверца, зажегся свет, и я увидела Морган.
– Что случилось? – воскликнула Изабель, когда Морган пронеслась мимо нее по ступенькам.
Она не заглушила мотор и не потушила фары, так что я ясно видела ее. Лицо было покрыто красными пятнами, Морган зажимала себе рот рукой. На шее у нее висело нечто желтое и мохнатое.
Морган пробежала через гостиную в ванную. Изабель бросила окурок на землю и бросилась за ней. Я подошла поближе, оставаясь по нашу сторону изгороди. Фрэнк выключил мотор и фары, и внезапно стало тихо. Он остался на улице.
– Морган! – Я видела Изабель через полуоткрытое кухонное окно. Она стучала в дверь ванной. – Открывай!
Ответа не последовало. Она заколотила в дверь сильнее:
– Морган, ты меня пугаешь!
Напуганная Изабель – такого я раньше не видела. Фрэнк зашел в домик, держа руки в карманах. Он остановился на почтенном расстоянии от Изабель, наблюдая, а потом произнес: «Мне лучше…»
– Иди! – отмахнулась Изабель, не глядя на него. – Я позвоню.
– Ладно, ладно. – Фрэнк уже пятился к выходу.
Я подождала, пока он уйдет, и поднялась на крыльцо.
– Морган! – крикнула Изабель. – Сейчас же открой!
Тишина. Я зашла в дом.
– Это безумие какое-то, – вздохнула Изабель. На меня она не смотрела, но поняла, что я здесь. – Расскажи, что произошло, Морган!
– Может, нам лучше… – начала я, но закончить мне не дали.
– Ты будешь довольна, Изабель, очень довольна, – промолвила Морган из-за двери. Ее голос был таким тихим, что я с трудом разбирала слова. – Ты была права. Да, права. Можешь праздновать.
