Я привыкла к его заваленной вещами комнате. Две картины с солнцезащитными очками – Морган с Изабель и мужчина у машины – висели друг возле друга. Я сидела в кресле и смотрела на них сквозь стекла собственных очков, а они как будто смотрели в ответ – готовые, ждущие, когда рядом окажется и мое изображение. Возвращаясь в свою комнату, я ловила себя на том, что изучаю и портрет Миры, провожу пальцами по его шершавой поверхности, спрашивая себя, как буду выглядеть на законченной картине.
В первое утро, когда я увидела в «Последнем шансе» Нормана с испачканными краской руками, меня переполнило странное собственническое чувство. У нас будто существовала общая тайна. Мне даже хотелось, чтобы позирование никогда не заканчивалось.
Порой казалось, что Норман смотрит на меня, только чтобы уловить форму – вроде я была пейзажем или вазой с яблоками. Но иногда я замечала, что он, склонив набок голову и даже не прикасаясь кистью к мольберту, внимательно изучает меня своими глубокими карими глазами, и тогда…
– Эй, Пикассо, – раздавался из ресторана возмущенный голос Изабель, – мне нужны луковые колечки! Живо!
– Ладно, – отвечал Норман, откладывая кисть.
Когда в ресторане становилось людно, он просто убирал холст на заднее сиденье машины, складывал мольберт и уходил переворачивать бургеры, пока я обслуживала столики. Если поток посетителей спадал, мы возвращались на улицу и занимали свои места.
Вот только Норман наотрез отказывался показывать мне картину.
– Плохая примета, – объяснил он, когда я спросила в первый раз. – Увидишь, когда закончим.
– Но я хочу посмотреть сейчас, – ныла я. Это была одна из наших с мамой характерных черт: терпением мы с ней не отличались.
– Не повезло тебе. – Норман мог быть очень упрямым. – Сейчас все равно ничего не разберешь – портрет пока в процессе. Важен будет конечный результат.
У Нормана имелись свои секреты. Его телефон звонил почти каждый вечер, в одно и то же время – в пятнадцать минут одиннадцатого. Норман никогда не брал трубку, а мужчина на другом конце провода не произносил ни слова. Только прочищал горло, будто ждал, что кто-то сделает за него первый шаг.
Мне хотелось схватить телефон и заставить этого мужчину – я была уверена, что это отец Нормана – заговорить. Но я просто сидела, стиснув зубы, и слушала звонки.
– Норман, – наконец не выдержала я. – Пожалуйста, возьми трубку! Ради меня!
Он покачал головой и выдал свой привычный ответ:
– Подбородок выше.
Когда мы не спорили по поводу телефона, то слушали музыку. К своему удивлению, я начала находить очарование в хиппи-группах. Иногда включала телевизор, перескакивая с канала на канал по мере того, как Норман накладывал вето на ту или иную передачу. Однажды вечером я наткнулась на телемагазин с Кики и показала Норману «Поп-мастер», мотивационные диски «Флай Кики» и «Супержиросжигатель». Я решила, что это будет достойным ответом на группы «Фиш» и «Мертвецы». Норман заинтриговался, даже отложил кисть, чтобы уделить «Супержиросжигателю» внимание.
– Она молодец! – воскликнул он, глядя, как мамины наклоны приводят в неистовство зрителей в студии.
– Знаю, – ответила я. – Иногда не могу поверить, что это моя мама.
– А я охотно верю, – сказал Норман, не отрывая взгляда от экрана. – У вас много общих черт.
– Шутишь?
– Нет. – Он взял кисть и обмакнул ее в краску.
– Что, например?
– Подбородок выше! – велел Норман, и я закатила глаза. – Например, лицо: одинаковая сердцевидная форма. И то, как ты кладешь руки на пояс, когда разговариваешь. И улыбка.
Я посмотрела на маму, сияющую на федеральном телеканале.
– Я так не улыбаюсь, – возразила я.
– Улыбаешься. – Норман промокнул что-то на холсте. – Посмотри на нее, Коули. В ней нет ни капли фальши. Многие выглядели бы неестественно, но по ней видно, что она искренне любит свое дело. Обожает его.
Мама внимательно слушала одну из зрительниц: та спрашивала, как избавиться от жировых отложений на бедрах. Норман был прав: на лице у мамы всегда было то же, что и в сердце.
– Знаешь, – продолжил он, – мы уже недели три были знакомы, прежде чем я увидел твою улыбку. А однажды Морган сказала что-то, ты засмеялась, и я, помню, подумал, что это круто, это действительно что-то означает. Ты не тот человек, который улыбается просто так. Каждую твою улыбку нужно заслужить.
Сейчас я не улыбалась. Напротив, у меня отвисла челюсть, а лицо залила краска. Норман снова спрятался за мольбертом, и я сглотнула, пытаясь собраться с мыслями.
Что сейчас происходило? Мне все померещилось?
– Выше подбородок, – сказал он, а я представила, как Норман склоняется ближе, снова заправляет прядь волос мне за ухо. Тогда я бы точно улыбнулась. – Выше подбородок!
– Скоро начнется, – сказала мне утром Мира.
Мы ели мюсли: я – с орехами и изюмом, она – кокосово-шоколадные. Теперь я целыми днями только работала и позировала, и с Мирой мы пересекались лишь за завтраком.
– Что? – спросила я.
Она дала мне сложенную газету. «Местный фермер вырастил помидор-рекордсмен», – гласил заголовок.
– Не понимаю, при чем тут помидоры?
– Нет, нет, не это. – Мира указала пальцем. – Вот.
Это была маленькая вставка в самом низу страницы, рядом с прогнозом погоды на завтра. Изображение луны и текст: «Полное лунное затмение ожидается пятнадцатого августа. Полная фаза – в 00.32. При условиях безоблачной погоды это будет идеальное время для наблюдения».
– Затмение! Я совсем о нем забыла.
– Как же так? – удивилась Мира, зачерпывая ложкой мюсли. – Разве ты не чувствовала, как все странно в последнее время? Космос готов взбеситься. Грядут большие перемены. Жду не дождусь, когда все случится.
Большие перемены. Я подумала о Нормане, потом встряхнулась, прогоняя нелепые мысли.
– До него еще довольно долго.
Мира повернулась к календарю и перелистнула страницу. На клеточке пятнадцатого августа была изображена Луна, дата была обведена фиолетовой ручкой.
– Семнадцать дней, отсчет пошел…
– Семнадцать дней, – повторила я.
Мира снова склонилась над газетой, просматривая гороскоп и поедая мюсли. Она верила, что все перемены – к лучшему.
Я думала о затмении, когда сидела у Нормана несколько дней спустя. Мы включили радио – тихо, так, что было слышно музыку, но невозможно разобрать слова, – и открыли дверь. Снаружи над водой висел огромный яркий полумесяц.
– Четырнадцать дней, – произнесла я.
– Что? – Норман выглянул из-за мольберта.
– Затмение. До него осталось четырнадцать дней.
