«У нее какие-то счеты с Мирой, – однажды сказала мне Морган. – Не знаю, в чем там дело».
Но необязательно нужна причина.
Я перешла к другой стороне стола и, делая вид, будто изучаю ценник на колесе для хомяка, наблюдала за Беа.
– Я удивлена, что она не прискакала первой, – говорила Беа. Малышка проскользнула мимо нее и отправилась к столу, покрытому пластмассовыми подставками под еду. – Была уверена, что она с вечера разобьет здесь лагерь, чтобы урвать все лучшее по дешевке.
– Ох, Беа, – промолвила другая женщина – ее клон, в бело-голубом и с такой же прической, – ты просто ужасна.
– Это кошмар! – Беа взбила свои локоны. – Когда смотрю на нее, у меня живот сводит!
Я снова подумала о Каролине, о том, как она сморщила носик, увидев меня в «Последнем шансе». Потом покосилась на Миру, зная, что это не моя битва и если она делает вид, будто ей все равно, мне нужно последовать ее примеру.
Но любому терпению есть предел.
Я начала обходить стол, двигаясь в направлении Беа Уильямсон. Встала между ней и ее клоном, и она отпрянула. Теперь она узнала меня и изучала кольцо у меня в губе. Румянец все еще жег мне кожу; я была готова защитить Миру, раз она так и не сделала этого сама.
Я глубоко вздохнула, соображая, что бы такого сказать Беа, но заговорить не успела.
– Коули!
Это была Мира. Она стояла возле меня со своим велосипедом, в корзине лежал блестящий хромированный тостер, доставшийся ей, если верить ценнику, за четыре доллара. Она, казалось, даже не замечала Беа Уильямсон и ее подругу.
– Готова? – спросила тетя, положив ладонь мне на плечо.
Я посмотрела на Беа Уильямсон: невысказанные слова готовы были вырваться. Но Мира уже толкнула свой велосипед и двинулась прочь, громыхая тостером, не замечая повисшего напряжения, и я была вынуждена последовать за ней.
Мы шли по обе стороны от ее велосипеда по дороге, ведущей к «Последнему шансу». Тостер звенел на каждой кочке. Остальные свои покупки – две старые шляпные картонки, кресло-мешок с прорехой и набор гаечных ключей – Мира оставила на базаре, чтобы Норман потом привез их на машине.
По дороге я размышляла о произошедшем и наконец не выдержала:
– Мира, как ты только это терпишь?
Она посмотрела на меня, обходя выбоину. Тостер звякнул.
– Что именно?
– Жизнь здесь, – пояснила я, показывая на «Последний шанс», автозаправку и все прочее. – Как терпишь подобное обращение?
Она повернула голову:
– Какое обращение?
– Ты знаешь, о чем я, Мира. – Я не хотела перечислять примеры, только усугубляя ситуацию. И все же мне нужно было как-то донести до нее свою мысль. – То, что они говорят о тебе, и о твоем велосипеде, и о том, как ты одеваешься. Их взгляды, смех – я просто не понимаю, как ты все это терпишь изо дня в день. Тебе, наверное, ужасно обидно!
Она остановилась и облокотилась на велосипед, глядя на меня широко раскрытыми голубыми глазами, так похожими на мамины.
– Мне не обидно, Коули, – ответила она. – Они никогда меня не обижали.
– Мира, я наблюдаю за этим почти все лето! А Беа Уильямсон? Ты же не хочешь сказать, что…
– Нет, нет, – покачала головой она, – дело не в Беа Уильямсон. Да и ни в ком. Я счастливый человек, Коули. Я художник, я здорова, и у меня есть друзья, которые наполняют мою жизнь смыслом и делают меня счастливой. Мне не на что жаловаться.
– Но тебе должно быть обидно! Ты просто тщательно скрываешь это.
– Нет. – Мира улыбнулась мне, будто я излишне все усложняла. – Посмотри на меня, Коули, – сказала она, жестом указывая на свою гигантскую желтую рубашку, легинсы, фиолетовые кроссовки. – Я всегда знала, кто я. Может, я не идеальна и не похожа на них, но ничего страшного. Я живу по-своему.
Все это время я думала, что у нас столько общего – и ошибалась.
Я стояла на обочине и смотрела, как Мира взбирается на велосипед и медленно крутит педали, направляясь в сторону дома. Она обернулась, а потом поехала по пригорку, в сторону побережья. Ветер трепал ее длинные волосы и желтую рубашку, которая билась вокруг нее, словно пара безумных крыльев, – Мира полетела.
В тот же день, когда схлынул поток посетителей, зазвонил телефон. Я сняла трубку, вытаскивая из кармана блокнот и ручку – из волос.
– «Последний шанс», чем могу помочь?
– Коули на месте?
Говорил какой-то парень. Я украдкой оглянулась на Нормана – единственного парня, у которого были причины мне звонить, – и увидела, что он сидит у гриля, читая книгу про Сальвадора Дали и поедая картофель фри.
– Это я, – ответила я. Морган отвлеклась от своих солонок и посмотрела на меня.
– Привет! – В голосе в трубке послышалось облегчение. – Это Джош. Мы познакомились вчера вечером.
– А, да. – Я облокотилась на кофемашину. – Привет.
– Привет. В общем, мы собираемся уезжать, но… – Я слышала, как на том конце провода кто-то переговаривается и хлопают двери. – Но я подумал, может, я позвоню тебе, когда вернусь домой. Я хочу сказать, я тоже живу в Шарлотте.
– Правда?
– Да.
В холле появилась Изабель – с забранными волосами, готовая к работе.
– Заказ навынос? – спросила она у Морган, кивая на меня.
– Нет, – прошептала та. – Парень.
Изабель подняла брови и произнесла:
– Выпрямись.
– Он меня не видит, – прошипела я, прикрывая трубку ладонью.
– Так что мы могли бы встретиться и, например, сходить в кино. Ну перед началом учебного года, – продолжил Джош.
Изабель тоже не замолкала:
– Выпрямись. И не давай ему номер своего телефона, даже если он попросит.
– Изабель! – воскликнула Морган.
– Не давай, – повторила она. – Я серьезно.
– Было бы здорово, – сказала я Джошу. – Но, скорее всего, я вернусь только в середине августа.
– Хорошо, – промолвил он. – Продиктуешь мне номер своего телефона?
Кто-то заржал на заднем плане – другой парень, – и я услышала, как Джош прикрывает ладонью трубку.
– Ну… – начала я. Изабель прищурилась и положила руку на бедро. – Знаешь, у меня тут много посетителей. Но ты можешь спросить у Каролины. Мы с ней соседи.
– Правда? Она не упоминала об этом.
«Не сомневаюсь», – подумала я. Морган расхохоталась, а Изабель кивнула и вытащила из окна раздачи свой ланч.
– Джош, – сказала я, – мне нужно идти. Но ты звони, ладно? В августе.
– В августе! – откликнулся он. – Позвоню.
