Я много чего рассказала Чейзу Мерсеру.
В итоге мы сели на траву у восемнадцатой лунки и стали смотреть на звезды. Чейз знал названия почти всех созвездий – у него в Коламбусе был телескоп, – и он очерчивал их мне пальцем. Он как раз нашел Кассиопею, когда я услышала голоса.
– Ого! – В глаза мне ударил свет, кто-то переводил луч карманного фонарика с лица Чейза на мое и обратно.
– Боже! – взвизгнул кто-то. Взрыв хихиканья.
– Чейз, ну ты и жеребец!
– Заткнись, – откликнулся Чейз. Он встал и отряхнул брюки, заслоняя глаза от света ладонью.
– Я всегда знала, что она шлюха, – услышала я девчачий голос – даже не глядя, я знала, что это Каролина Доуз, стройная и загорелая, с гривой шелковистых темных волос, которой она любила встряхивать.
Мать заставила ее пригласить меня в гости, когда я только переехала, и мы провели длинный, мучительный вечер в ее комнате, на протяжении которого я наблюдала, как Каролина валяется на кровати и болтает по телефону. Мы занимались в одном спортзале почти два года, и она мучила меня всевозможными прозвищами на тему моей полноты, пока я не сбросила вес. Теперь, на мою удачу, мы оказались соседями, и у нее появилось новое оружие против меня.
– Пошли, – сказал кто-то, фонарик мигнул, и его луч осветил мне лицо. У меня защипало в глазах.
– Фууу, – раздался еще один голос. – Чейз, тебе, видать, совсем приспичило.
Я посмотрела на него, но он уже стремительно удалялся, опустив голову.
– Чейз! – крикнула я.
– О, Чейз! – фальцетом передразнил меня кто-то.
Снова смех. Но они уходили, их голоса становились все тише, луч фонарика прыгал между деревьями и травой, освещая им путь.
– Подожди! – воскликнула я, но они уже почти скрылись из виду. Голоса смолкли, и я осталась одна, под всеми этими звездами.
На следующее утро, выйдя к бассейну, я стала обладателем нового прозвища: Давалка. А когда я увидела Чейза Мерсера у бара с закусками, он даже не посмотрел на меня. Он направился к Каролине Доуз и ее подружкам, которые мазались маслом для загара и пили диетическую колу.
Чейз Мерсер легко отделался.
Через неделю, перед самым началом учебного года, я зашла в тату-салон и проколола губу. Не знаю почему – просто подумала, что так будет правильно. Мне было нечего терять.
Я обрезала волосы маникюрными ножницами и выкрасила их в ярко-красный цвет. По той же причине сблизилась с Беном Лукасом, который был неприятным, редко мылся и просто хотел залезть мне в трусики – и я ему почти позволила. По той же причине я слушала музыку, которая гремела и ревела.
Я сидела в своей новой спальне в новом доме с новым бассейном и каждой клеточкой кожи ощущала ярость и бессилие. В школе я была словно бомбой с часовым механизмом, готовой взорваться. Куталась в свое длинное пальто, чтобы ничто не добралось до меня.
Это сработало – ровно настолько, насколько могло. Школьный психолог, мисс Янг, похлопывала меня по плечу и говорила, что мне нужно повысить самооценку.
– И найти пример для подражания, – убеждала меня она. – Кого-то сильного и бесстрашного, кем ты восхищаешься и с кого можешь брать пример.
У меня не было никого, кроме мамы. И я знала, что она не всегда была такой сильной. В школе мама тоже была толстухой.
– Ох, милая, – говорила она, гладя меня по волосам. – Это самое худшее время. Потом будет лучше, обещаю.
Но на сей раз она не могла уйти с работы и увезти меня подальше. Мы должны были остаться.
«Худшее время», – мысленно повторяла я, думая о Каролине Доуз, и о Чейзе Мерсере, и о Давалке, и о музыке, которая почти – но не всегда – отпугивала все эти мысли. А потом трогала языком губу и надеялась, что мама права.
Морган была за рулем. Изабель расположилась на переднем сиденье, а я сзади, вместе со всеми дисками, журналами и щеткой для волос, которая подпрыгивала у меня на коленях на каждом крутом повороте. Радио работало на полную мощность, но Морган и Изабель разговаривали. Я не могла разобрать ни слова и просто видела их улыбающиеся лица в свете фар встречных машин – Морган закатывала глаза, Изабель, закинув ноги на «торпеду», подпевала радио.
Я пыталась уловить свое отражение в зеркальце заднего обзора каждый раз, когда навстречу мчался автомобиль. Была уверена, что в зеркальце старая я, с взлохмаченными черными волосами и блестящим колечком в губе. Вместо этого я видела ту же хорошенькую девушку – порождение рук Изабель. И я удивлялась и не могла поверить, что эта девушка действительно существует.
Похоже, в Колби все-таки имелось некое подобие светской жизни – мы обнаружили ее на общественном пляже. Фейерверки в честь Дня независимости являлись здесь главным событием лета. Мы нашли себе место, припарковавшись в длинном ряду машин, стоявших вдоль дюны. Морган открыла дверцу – в салоне загорелась лампочка. Изабель опустила козырек и посмотрела в зеркало.
– Проверяем носики, – сообщила она.
Морган посмотрела в зеркальце заднего обзора, приподняв голову и изучая свои ноздри.
– Чисто.
– Чисто.
– Как моя помада? – спросила Морган.
– Хорошо. А моя?
– Отлично.
Если так принято вести себя у девчонок, то я не была уверена, что хочу погружаться в эту субкультуру.
Изабель обернулась ко мне:
– Готова?
Быть готовой легче, когда не знаешь к чему.
– Конечно, – кивнула я.
– Тогда пошли.
Изабель схватила пиво, вышла и пинком закрыла дверцу. Морган откинула свое сиденье, чтобы я могла выбраться. Она вытащила из багажника покрывало, перекинула его через локоть и тщательно заперла за нами дверцу. К этому времени Изабель уже преодолела половину дюны.
– Что вы там копаетесь? – прокричала она. – Морган, не запирай чертову машину!
– Это моя машина, – произнесла та, но недостаточно громко, чтобы Изабель услышала ее. Она не заметила, что подруга не подняла стекло со стороны пассажирского сиденья.
Мы с Морган шли вслед за Изабель, которая, как обычно, не остановилась, чтобы подождать нас. Мои глаза привыкли к темноте, и я различала группы людей, сидящих на пляже. Видела, как Изабель улыбается некоторым из них, держа в руке бутылку. Когда мы проходили мимо них, я обратила внимание, что это были в основном парочки: улыбающиеся парни и девушки. Они хмурились, стоило Изабель отвернуться.
Наконец Изабель отыскала свободное местечко и положила на него пиво. По всему пляжу горели костры.
– Пришли! – объявила она, усаживаясь на расстеленное Морган покрывало. – Большой светский раут Колби.
– Гигантский, – усмехнулась Морган и взяла себе бутылку пива. Она взглянула куда-то поверх моей головы. – Эй, это, случайно, не Норман?
