– Коули!
Я развернулась, толкая дверь.
– Да?
– Давай! – Морган жестом пригласила меня присоединиться, не переставая трясти бедрами.
Музыка по-прежнему гремела – дурацкая песня, похоже, была бесконечной.
– Мне надо…
Но теперь Морган, не прекращая танцевать, приблизилась ко мне и схватила меня за руку.
– Давай же! – Она сильно дернула меня за руку и потянула к себе.
– Я же говорила, – я попыталась, перекричать музыку, – я не танцую!
– Мы тебя научим!
– Нет, – громко сказала я, отстраняясь. В глазах Морган мелькнуло удивление, сменившееся обидой, и внезапно стало очень тихо – в воздухе словно повисли отголоски моего последнего возражения.
– Да в чем дело? – воскликнула Изабель.
– Я не танцую. – Я сложила руки на груди.
Мне было наплевать, станут ли они смеяться надо мной или ненавидеть меня. Плевать, что они скажут, когда я уйду.
Изабель с Морган переглянулись. Изабель пожала плечами.
– Подумаешь, – промолвила она и сняла одну из бигуди – на лоб ей упал идеальный светлый локон. – Нам все равно пора собираться.
– Да, – подтвердила Морган. – Пора.
– Собираться? – удивилась я.
– Мы идем тусоваться! – бросила Изабель. – У тебя никогда не было девичника?
– Не было, – ответила я.
– Ну, поторапливайся! – воскликнула Морган. – И закрой дверь. Нам предстоит хорошенько потрудиться.
Глава 11
– Девичник – не девичник, если не случилось хотя бы одной ссоры, – сказала Морган, наклоняясь перед зеркалом с щипцами для завивки ресниц.
– И кто-нибудь должен хотя бы раз всплакнуть, – подхватила Изабель. – В нашем случае это обычно Морган.
– Вовсе нет, – возразила та, взбивая пальцами челку, которая теперь выглядела получше. Вся комната пахла духами и дымом – Изабель случайно положила сигарету на стопку журналов. Пожар получился маленький, но не обошлось без трагедии – прекрасное лицо Синди Кроуфорд сгорело дотла.
Происходящее чем-то напоминало сборы моей мамы на свидание – я наблюдала за ними всю свою жизнь. Даже в «жирные годы» у мамы имелась личная жизнь. Моей задачей было сидеть на кровати с коробкой салфеток и передавать их ей, когда нужно было нанести румяна или промокнуть помаду. Также мне поручалось открыть дверь, проводить ее поклонника до единственного хорошего стула, какой мы везде возили с собой, – шезлонга, который мы купили на обочине на выезде из Мемфиса за пятьдесят баксов, – и развлекать его беседами, пока в комнату торжественно не войдет мама, благоухая парфюмом из пробника, приложенного к последнему номеру «Космополитен».
Сейчас все было по-иному. На сей раз я тоже отправлялась на тусовку.
– Сядь прямо, – велела мне Изабель после того, как я по ее указанию плюхнулась на стул перед трюмо. – Сутулость – первый признак заниженной самооценки.
Я выпрямила спину. Она убрала мои волосы назад и внимательно изучила мое лицо.
– Морган!
– Что?
– Принеси песочно-бежевый набор «Ревлон». И спонжик. И пинцет. – Изабель раздавала указания ровным голосом, словно хирург, требующий скальпель.
– Пинцет? – насторожилась я, когда Морган проворно сунула его в руку Изабель.
– Хорошие брови требуют постоянного ухода, – заметила она, склоняясь надо мной и прищуриваясь. – Смирись.
Изабель начала выщипывать мне брови. Пока она колдовала надо мной, я снова смотрела на фотографии красивых девушек. Она наносила основу, растушевывая и промакивая, пока все неровности на моем лице не сгладились. Не обращая внимания на мое ерзанье, она завила мне ресницы, крепко придерживая за плечо рукой. Подвела глаза, растушевав линию большим пальцем, потом прошлась по щекам румянами и накрасила мне ресницы, сделав их длиннее и выразительнее. Затем забрала мои волосы в «хвост», оставив лишь несколько прядей вокруг лица – как у нее. И все это время я изучала безупречные лица, одно за другим, пока не вернулась к своему собственному.
И тогда я увидела девушку. Не толстуху, не неудачницу, даже не шлюху с поля для гольфа. Просто симпатичную девушку. Кого-то, кем я никогда раньше не была.
– Сядь прямо, – велела Изабель, тыча мне в спину расческой. – Расправь плечи.
Я повиновалась.
– Теперь улыбнись.
Я улыбнулась. В зеркале Изабель у меня за спиной нахмурилась.
– Сделай мне одолжение, – сказала она, наклоняясь поближе, так что ее лицо оказалось вровень с моим. – Можешь вытащить эту штуковину?
Она указывала на мое кольцо в губе, и я провела по нему языком. В конце концов, это был мой якорь.
– Даже не знаю…
– Всего на один вечер! – воскликнула Изабель. – Сделай мне приятное.
Я снова посмотрела на себя в зеркало, потом на все окружающие меня лица и перевела взгляд на кузину Изабель. Она смотрела через толстые стекла очков, ее лицо было пухлым и широким.
– Ладно, – сдалась я. – Но только на один вечер.
– Один вечер, – согласилась она, и я вытащила колечко – последнюю частицу прошлой меня. – Один вечер.
Чейз Мерсер переехал недавно, как и я. Его отец занимался программным обеспечением и ездил по очереди на двух своих «Порше» – красном и синем. Поначалу Чейз не очень вписывался в коллектив, поскольку его сестра была прикована к инвалидному креслу – у нее было что-то с ногами, и каждый день сиделка возила ее по улице. Когда она видела меня, то махала мне рукой. Она всем махала рукой.
Я познакомилась с Чейзом на вечеринке у бассейна в местном клубе. Мы оба были здесь с родителями. Взрослые столпились у бара, моя мама заводила толпу, а другие ребята исчезли по каким-то своим делам, так что мы с Чейзом решили прогуляться по полю для гольфа. Лето заканчивалось, небо было усыпано звездами. Мы просто болтали, не более.
Чейз приехал из Коламбуса, у него были густые светлые волосы, слегка взъерошенные на затылке. Он любил спорт и играть в приставку. В шесть лет он подхватил такое сильное воспаление легких, что чуть не умер. Его мама продавала недвижимость и никогда не бывала дома, сестра родилась с инвалидностью, ее звали Андреа. Чейз скучал по своим старым друзьям и старой школе, а все ребята, с которыми он познакомился в Конрой-Плантейшнс, были богатыми, наглыми и слишком много внимания уделяли шмоткам.
Я рассказала Чейзу Мерсеру, как моя мама неожиданно стала знаменитостью. О своем отце, которого никогда не видела – только его фотографию с мамой на фоне автопрокатной конторы в Техасе. О том, как все девчонки в Конрой-Плантейшнс издевались надо мной, потому что раньше я была толстой, и вели себя вежливо со мной, только когда их заставляли родители.
