– Ну вот, устраивайся, – открыв одну из дверей на втором этаже, сказал старик. – Тут когда-то Маленка, дочка моя, жила. Думаю, тебе здесь удобно будет.
Он посторонился, пропуская меня в небольшую, плотно заставленную мебелью комнатку, и вошел следом.
– Да, как жизнь-то летит, – вздохнул дан Скревц, зажигая стоящую на столе свечу. – Кажется, только недавно по дому маленькие ножки бегали. Такая она у меня хохотушка неугомонная была, хозяйка за ней уследить не могла. А теперь уж солидная дана стала, своим домом управляет, муж, детишек пяток да подворье. Редко ко мне заглядывает.
Старик обвел комнату взглядом и кивнул каким-то своим мыслям.
– Обустраивайся, Элиния, – добавил он. – Ежели что понадобится – стучи, я тут рядом, за стенкой.
Я поклонилась, благодаря гончара, а тот посмотрел на меня грустным взглядом, покачал головой и вышел.
Утро застало меня на ногах. Как ни пыталась я уснуть, ничего не вышло. Глаза сухими были, словно песком засыпанными, в груди комок стоял, будто спеклось там что-то, застыло ребристой глыбой, а в голове мысли зрели – темные, отчаянные. Не могла я смириться с тем, что Паницы больше нет. И смерть ее мученическую принять не могла. И так хотелось имперцам отомстить, уничтожить и их самих, и память о них. Вот только придумать не могла, как этого добиться.
Едва рассвело, я спустилась вниз, растопила печь и поставила на огонь чайник. А потом села к окну и уставилась на улицу, наблюдая, как медленно просыпается город. В домах напротив распахивались окна, из дверей показывались заспанные бабы, выставляющие за порог кувшины для молока, из соседнего флигеля слышалась брань, а где-то вдалеке звенел колокольчик молочника.
Я чуть отодвинула занавеску и увидела, как тощий паренек тащит свою тележку с двумя большими бадьями, останавливается и разливает по кувшинам молоко, а потом снова впрягается и идет дальше, в сторону Керде-нье – улицы пекарей.
– Уже проснулась?
Дан Скревц зашел в кухню и, шаркая, подошел к печи.
– Ишь ты, и чай заварила, – удивился он. – Молодец. В буфете пирог оставался, а в подполе масло и сыр есть, ты бы достала.
Старик кивнул на вбитое в полу кольцо.
Я потянула его и спустилась вниз, в холод подвала.
– Там еще варенье есть, справа на полке стоит, – крикнул мне сверху дан. – Бери и его.
Уже позже, когда мы с гончаром сидели за столом и пили травяной чай, дан Скревц спросил:
– И что ты собираешься делать?
Я попыталась объяснить, что хочу увидеть матушку, узнать, что с моим делом, а тогда уже и решу, как дальше быть.
– Вечером один мой знакомый в Кравер едет, может и тебя захватить, – подумав немного, предложил старик.
Я кивнула.
– Только осторожнее нужно быть, – вздохнул гончар. – Если я тебя сразу угадал, так ведь и другие признают.
Я снова кивнула. Дан Скревц мог бы и не предупреждать, я уже и сама думала о том, что нужно как-то скрыть лицо. И у меня даже идея появилась.
– Что? – спросил старик.
Я показала на себя и изобразила чардаф, что жены каринских мунисов носили.
– А ведь и верно, – одобрил гончар. – Ты пока посиди здесь, а я схожу к дану Строжеку, попрошу тебя с собой взять, ну и на обратном пути к дану Осеку зайду, чардаф куплю. А в нем тебя не только стражи, матушка родная не признает.
Это точно. Мунисы были обитателями равнинной части Кравера. Держались они особняком, жили по своим законам и были до крайности вспыльчивыми и воинственными. С ними даже имперцы старались без надобности не связываться.
– Дан Строжек и сам на муниса похож, такой же заросший, сойдете за семейную пару, – задумчиво произнес гончар. – И вот ещё что, ты сразу-то к дому своему не иди, покрутись вокруг, присмотрись что к чему.
Я кивнула.
– По-хорошему, разведать бы все, послать кого-нибудь к твоей матушке, договориться о встрече, – продолжил дан Скревц, – но ведь тебя не удержишь.
Это точно. Не могла я ждать. Мысль о том, что уже сегодня вечером я смогу увидеть матушку, была тем единственным, что поддерживало меня и не давало скатиться в отчаяние.
– Ладно, – старик поднялся и пошел к выходу, но на пороге обернулся. – Ты только из дома не выходи, – сказал он мне. – И не открывай никому. А уж я постараюсь побыстрее обернуться.
Я согласно кивнула и принялась убирать со стола, а дан Скревц снял с вбитого в стену гвоздя шляпу и вышел из дома.
Поздно вечером я покинула Мардис. Дан Строжек оказался крупным темноволосым мужиком, заросшим настолько, что на лице его одни синие глаза да белые зубы сверкали. А все остальное скрывалось под лохматыми волосами и густой бородой.
– Ну, садись что ли, жена, – усмехнулся он, когда я подошла к повозке.
– Прощай, девочка, – обнял меня гончар. – Будь осторожна и пусть сохранит тебя Мать-Создательница.
Я поцеловала колючую от седой щетины щеку и запрыгнула на обитую дерюгой скамью.
– Но! Трогай! – прикрикнул на лошадь дан Строжек, и колымага загрохотала по камням мостовой.
Мы проехали улицу гончаров, выехали за городские ворота и свернули на Кравер. Мой попутчик оказался неразговорчивым. Он молча правил лошадью и смотрел прямо перед собой, не болтая и не задавая вопросов. Впрочем, мне это было только на руку. Волнение от скорой встречи с матушкой делало меня невнимательной ко всему остальному.
Дорога долго вилась среди полей, потом пошли виноградники наместника, а дальше повозка проехала предместья и колеса загрохотали по звонкому камню анкерского тракта.
Когда-то давно все побережье принадлежало керам – древнему воинственному народу, поклоняющемуся двенадцати богам. Неизвестно, что заставило керов уйти, но после них остались сложенные из необычных камней храмы, крепкие ровные дороги, которые соединяли между собой все города и села побережья, и красивейшие акведуки.
– Подъезжаем, – негромко предупредил дан Строжек, но я и без его слов уже увидела раскинувшийся у горы Аут-кан город. Сердце замерло, а потом забилось быстро-быстро. Моя родина… С детства любимый Кравер.
Дорога пошла вверх, по обеим ее сторонам светились окна загородных особняков знати, а я вглядывалась в них, стремясь обнаружить тот дом, в котором родилась и провела все свое детство. Вот имение Строни, следом – огромный дворец Уберни, а дальше – наш бывший особняк. Он белел своими стенами, и на их фоне старые кипарисы казались темными стражами, охраняющими покой обитателей поместья. На глаза навернулись слезы. Сколько счастливых лет прошло под этой черепичной крышей, сколько добрых и теплых воспоминаний осталось в сердце. Ах, если бы папенька не пристрастился к картам!
Я вздохнула и посмотрела на дорогу. Впереди темнели высокие городские ворота.
