То, что арн меня способной на убийство счел, жгло внутренности каленым железом. Неужто поверил, что вред причинить желала? Неужто хотел узнать, на что ещё пойду, как с ним расправлюсь?
Нет, умом я его понимала, но все равно на душе было обидно и горько. Ох, какая ж нелегкая угораздила меня в графа влюбиться? Почему именно рядом с ним мое сердце бьется так сильно, как никогда прежде?
А ведь раньше я думала, что люблю Дамира. Мне нравились его поцелуи, тепло объятий, ласковые руки. И будущее виделось простым и понятным: пройдет чуть меньше года и мне исполнится семнадцать, а там и обучение к концу подойдет, и мы с Дамиром поженимся. И будем жить так, как жили отец с матушкой – мирно и счастливо, в любви и согласии. Матушка говорила, что истинные чувства такими и бывают, что они должны радость и покой в душу приносить.
А вот сейчас я совсем другую любовь узнала – мучительную, горькую, безнадежную. И безудержную. Умом понимаю все, а с сердцем сладить с каждым днем все труднее. Вижу арна, и внутри все обмирает, кажется, душу рагжу отдам, только бы он рядом был, только бы посмотрел на меня этим взглядом своим особенным, от которого у остальных волосы дыбом встают.
Я утерла мокрые щеки, поправила набитую соломой подушку и закрыла глаза. Не буду об арне думать. Не хочу. Слишком много всего на душе скопилось. Вот наступит утро, тогда и разберусь, что к чему. Нечего мучить себя мыслями тяжкими.
Ночь будто того и ждала: подобралась ближе, укрыла темными руками-крыльями, завела песню колыбельную, ту, что матушка мне в детстве пела, заурчала кошкой ласковой. И сон навеяла – яркий, правдивый, живой, из моего благополучного и счастливого прошлого.
Мне снилась родина. Широкие центральные проспекты и узкие окраинные улочки, просторные площади и белоснежная набережная, главный храм Создательницы и многочисленные церквушки и часовни. Я снова видела выложенную красным камнем площадь Архайне и затейливо украшенное каменным кружевом здание городского собрания. Ощущала тепло летнего дня, моего лица касались солнечные лучи. Они ласкали, давали жизнь и надежду, грели застывшее в вечной сырости Стобарда сердце. Ветер, долетающий с моря, нес аромат соли, водорослей и жареной кратицы – мелкой рыбешки, что в изобилии водилась в прибрежных водах. Я даже слышала громкие голоса рыбаков, починяющих сети, скрип лебедок в порту, выкрики мальчишек-носильщиков и визгливый смех торговок, продающих жареную рыбу и креветок.
А потом все изменилось. Видение приморского города исчезло, ускользнуло, как мое недавнее счастливое прошлое, а меня утянуло в непроглядную темноту, в холод и мрак иной реальности, в узкие катакомбы какого-то подземелья.
Я спала. Знала, что сплю, но видение было таким реальным! И ощущения от него – тоже. Руки озябли, тело покрылось мурашками, сердце стучало все быстрее и быстрее, казалось, еще немного, и оно выпрыгнет из груди. Мимо проплывали неровные стены, забранные решетками крошечные полукруглые окошки и низкие своды, а меня все несло куда-то, тянуло неведомой силой. А потом, в один миг, все прекратилось. Я ощутила под босыми ногами ледяной каменный пол и увидела огромное красное пятно. Оно мерцало на одной из стен, с каждой минутой становясь все больше. Мать-Создательница! Куда меня занесло?
Я огляделась по сторонам. Пещера показалась знакомой. Неужели Белвиль? И в тот же миг тишину нарушил знакомый настойчивый стук. Он шел из-за стены, звал меня, просил… О чем? Я не понимала. Не понимала, но чувствовала, что в этом звуке нет угрозы. В нем была мягкая мольба и что-то такое, что тянулось к моему сердцу и умоляло о помощи, как мог бы просить потерявшийся ребенок или немощный старик. Стук становился все сильнее, громче, настойчивее. И я сдалась: приложила руки к светящимся камням, закрыла глаза и попыталась рассмотреть стену внутренним зрением. Передо мной оказалась плотно переплетенная решетка. Она выглядела монолитной, но пальцы уже ощупывали призрачные квадраты, отыскивая замок. Откуда-то я знала, что он непременно должен там быть.
И я его нащупала. Тонкий, незаметный, скрытый от посторонних глаз. Он медленно растаял под моими ладонями, стена поддалась, стала мягкой на ощупь, и каким-то образом я прошла сквозь нее и оказалась в узком, похожем на длинный тоннель коридоре. Его стены и пол мягко мерцали и пульсировали в такт раздающемуся стуку. Они будто подталкивали меня вперед, заставляя идти все быстрее, и я уже почти бежала, а проход так и не заканчивался. Он вел меня все дальше, неуклонно уводя куда-то вниз, в глубину горы, на которой стоял Белвиль.
Коридор закончился внезапно. Только что я шла по мягко пружинящему полу, и вот уже стою под сводами огромной пещеры, в центре которой находится большой неровный камень, от которого и расходится тот самый загадочный звук. Я сделала шаг, другой, а потом остановилась и огляделась.
Высокие своды терялись в темноте, напоминая купол монастырского собора, стены отсвечивали красноватым светом, в них виднелись круглые отверстия, а за ними – коридоры, точно такие же, как и тот, что привел меня сюда. А внутри камня все раздавался загадочный стук – ровный, убыстряющийся с каждой минутой, и пол дрожал под моими ногами, отзываясь на этот настойчивый звук. Он звал меня. Просил подойти и прикоснуться. Умолял. И я не смогла противиться призыву. Подошла, протянула ладонь, коснулась холодной, даже ледяной поверхности и…
– Илинка! Вставай, на работу проспишь! – вплелся в убыстряющийся стук голос Златки. – Илинка! Ты слышишь?
Я открыла глаза, рывком, не совсем понимая, что происходит, села в постели и удивленно огляделась. Вокруг была привычная обстановка нашей со Златкой каморки.
– Ты чего разоспалась? – спросила соседка и зевнула.
Она сидела на кровати и расчесывала свои густые темные волосы редким гребнем. Вид у нее был заспанный и недовольный.
Я пожала плечами. Ладони до сих пор покалывало. Неужели это был всего лишь сон? Но какой реальный…
– Ох, ну и ночка выдалась! – вздохнула Златка, откладывая гребень и ловко заплетая косу. – Да и сегодня денек не лучше будет. Вчера дознаватели понаехали, полный замок, допрашивать всех будут.
У меня внутри похолодело. Как ни готовилась, а все равно новость врасплох застала.
– Как бы беды не вышло, – не унималась Злата. – Господам-то что? Выкрутятся, как всегда, а нам отдувайся. Не слышала, где яд нашли? – спросила она. – Дан Кражич ничего не говорил?
Я отрицательно качнула головой, думая о том, успели дознаватели бумаги работников просмотреть, или не до того им было?
– Если отраву в вине найдут, это ещё ничего, – не унималась Златка. – А вот если в еде, так ведь всех кухонных допросами замучают. Ох, лишеньки! – пригорюнилась она. – А ну как помрет хозяин? Что ж с нами-то будет? Где работу искать?
Я только усмехнулась. Эк Златку из стороны в сторону швыряет! То допросов боится, то из-за работы беспокоится. А на арна ей плевать: выживет, не выживет – какая разница?
Я невольно сжала кулаки.
– Что? – повязывая фартук, спросила соседка, а я в который раз подивилась тому, как легко она мои мысли улавливает. – Только жизнь налаживаться стала, и на тебе! А я уж было понадеялась приданое собрать, с такими-то деньгами.
