– Через час, – ответил управляющий.
– А как же…
– У тебя все? – перебил Светицу дан Кражич.
– Тут еще Илинка с вами поговорить хочет, говорит, важное что-то, – растерявшись, пискнула служанка.
Я думала, дан ее не услышит, но он подошел к двери, уставился на меня и спросил:
– Что у тебя?
Я протянула ему сложенную бумажку.
Управляющий развернул ее, прочитал и посмотрел на меня с задумчивым прищуром.
– Сама слышала? – тихо спросил дан и, увидев мой кивок, пригладил кончики светлых кос. – Рагж вардан! – выругался он. – Жди здесь. Я сейчас.
Он исчез в глубине комнаты, но вскоре вернулся и протянул мне мою же бумагу.
– Иди к милорду, он сейчас у себя в покоях, отдай ему это и ответь на все вопросы, поняла? – он посмотрел на меня с сомнением и добавил: – Да не бойся. Хозяин тебя не обидит.
Я вздохнула. Хозяин-то может и не обидит, а вот зверь его… Тот запросто в глотку вцепится. Недаром который раз уже примеряется.
– Чего стоишь? Бегом! – рыкнул на меня дан Кражич, и я сорвалась с места.
***
Штефан
Он держал в руках бумагу и смотрел на запыхавшуюся девчонку. Щеки ее раскраснелись, глаза сверкали, грудь под платьем взволнованно поднималась. Хороша… Рагж! Очень хороша. Вот сейчас, когда рядом стоит, и он может рассмотреть чистую нежную кожу, губы сочные, цвета спелой малины, маленькие, совсем не крестьянские руки, пальчики крохотные…
Почему-то представилось, как эти самые пальчики касаются его живота, развязывают тесемки штанов, пробираются ниже…
Зверь настороженно принюхался. Не верит. Никому не верит, особенно таким, с виду безобидным.
– Значит, ты слышала, как двое неизвестных разговаривали под дверью кабинета? – переспросил он, не отводя взгляда от прозрачных, быстрых, как вода в Затонке, глаз.
А на душе темно. Тягостно. И муть со дна поднимается, не дает вздохнуть. И видение влажных губ, что смыкаются на горячей плоти, жаром опаляет, наизнанку выворачивает, заставляет чувствовать себя слабым.
Зверь пробился ближе, вылез наружу когтями, потянулся к запаху нежному, девичьему. Не было у девчонки никого. Не знала она мужчину, в чистоте жила, цвет свой сохранила. Интересно, почему?
Штефан поморщился. Не о том думает. Нужно убийц искать, а не на прелести юные заглядываться. Сколько он их за свою жизнь перевидал? И эта от остальных ничем не отличается. Разве что говорить не может.
Вот и сейчас ему что-то объяснить пытается, руками своими в воздухе водит.
Он подошел к столу и взял перо.
– Пиши, – протянул его девчонке.
Как же ее зовут? Имя такое странное. Интересно, откуда она в его замке взялась?
– Местная? – спросил он, наблюдая за появляющимися на бумаге словами.
Служанка на миг замерла и отрицательно качнула головой.
– Откуда?
Почему-то это казалось ему важным. Гораздо важнее, чем забота о собственной безопасности.
– Мардис? – вчитался в круглый, похожий на ученический почерк. – А лет тебе сколько? Восемнадцать?
А так и не скажешь. Он бы больше шестнадцати не дал. Уж больно миниатюрная, хотя все, что полагается иметь женщине, наличествует. Это он ещё тогда, под штопаной рубахой разглядел, а уж теперь, когда девчонка в новой форме, красиво облегающей грудь и бедра, только слепой их не заметит. А он не слепой.
Штефан усмехнулся. Плохо на него мирная жизнь влияет. Раньше на баб особо не засматривался, брал свое и забывал, а тут нашло что-то, будто наваждение какое. А может, оно и есть? И не просто так эта девка перед ним руками своими водит?
Зверь снова пробился к коже, злобно скаля клыки. Девчонка, словно почувствовав, подняла взгляд и уставилась прямо в глаза, из которых тот выглядывал-присматривался. Зрачки ее расширились, она прерывисто вздохнула, но не отступила. Ему даже показалось, что наоборот, к нему потянулась. Но не с похотью, нет. Животное начало он всегда за несколько эров чуял, а тут другое что-то. Разобраться бы, что, да времени нет. Со всех сторон обложили, чувствует он, как кольцо сужается, а из верных людей только Бранко рядом. Вся надежда на него, да на амулет родовой, старинный, от прадеда доставшийся. И все равно, маетно. Скорее бы уже парни до Стобарда добрались...
Он раздумывал, а сам смотрел на служанку. Зацепила она его чем-то, заинтересовала. И ведь не поймешь, чем. То ли глазами чистыми, то ли сутью женской, что из них выглядывает, то ли своей непохожестью на остальных обитателей Белвиля. Среди крупных и рослых стобардских баб, эта казалась экзотическим цветком, выросшим на раскисшей грязи затерявшегося в Алмазных горах замка.
Зверь рассерженно заворочался внутри. Не принимает. Опасается. Помнит, чем его последнее увлечение закончилось. Не хочет привязываться.
Девчонка ткнула рукой в сторону стола. Бумага. Что-то она там написала.
Штефан наклонился, вглядываясь в ровные строчки.
– Почему сразу ко мне не пришла? – спросил, и тут же вспомнил, как она из его рук бокал выбила. – Погоди, выходит, ты специально тогда?.. – не договорив, повернулся к служанке.
Та неловко прикусила губу и кивнула, не сводя с него настороженного взгляда. А глазищи так и сверкают! До души достают.
– Значит, я тебя поблагодарить должен?
А зверь не верит в такое благородство. И ум уже варианты просчитывает. Слишком подозрительная девчонка. И на обычную простолюдинку не похожа. Сейчас, когда одета не в рванину, это особенно в глаза бросается. И дух у нее такой… вольный. Свободный. Чувствуется, что не под гнетом выросла. Мардис… Как она из приморского города в Алмазных горах очутилась? Не самый ближний путь.
– Родители живы? – спросил он.
В ответ – небольшая заминка, а следом отрицательный взмах ладони.
– Как оказалась в Белвиле?
Ага. А глазки-то потемнели. И прозрачность из них исчезла, непроницаемыми сделались, как зеркало. И губы плотно сжались, словно девчонка боится слово лишнее ненароком обронить. Выходит, не всегда немая была?
Из-под пера побежали-поскакали торопливые буквы.
«Работу искала», – прочитал он.
– Далеко же от дома ты ее нашла, – усмехнулся он, а зверь шептал: «не верь, обманет!».
Служанка развела руками и подняла взгляд вверх, словно бы говоря: – «На все воля Создательницы». А у него так и свербело внутри недоверчивое, ворочалось то тяжелое, что в душу влезло, едва в Белвиле оказался. И зверь злился. Злился и не верил. «Все бабы лгут, – непримиримо рычал он. – Никому веры нет, любая обмануть может».
Штефан подошел к столу, взял графин и вылил в стакан оставшиеся на дне несколько капель вина. А потом достал из дедовой шкатулки саретус – камень, определяющий яды, – и опустил его внутрь. Серый невзрачный кусок породы мгновенно засиял ярким алым светом.
