Эдвард наклонился, подал ей руку и втащил на подоконник.
Той ночью Джудит приснился тот самый сон. Кошмар, который, как она думала, навсегда забыт и канул в небытие. Ее спальня в Уиндиридже, окно открыто, колыхаются занавески, и Билли Фосетт пробирается к ней, поднимаясь по приставной лестнице. Она лежит, парализованная ужасом, не отрывая глаз от окна, ожидая, когда над подоконником покажется его голова, его блестящие, колючие глаза и желтозубая улыбка. В тот момент, когда он запрыгнул в комнату, она дернулась всем телом и проснулась, села в постели прямо, будто затянутая в корсет, с раскрытым в безмолвном крике ртом.
Он словно бы одержал победу. Он ухитрился все ей изгадить, ибо, как это ни кошмарно, как ни отвратительно, руки Эдварда сделались для нее руками Билли Фосетта.
Джудит лежала в своей зашторенной спальне в Нанчерроу и плакала, уткнувшись лицом в подушку. Так любить Эдварда и самой все разрушить! Теперь уже никогда не будет как прежде.
Эдвард разбудил ее утром. Она услышала тихий стук, и дверь открылась.
– Джудит!
В комнате было темно, но вот зажегся верхний свет, резко ударив ей в глаза. Вырванная из глубин сна, она села и заморгала, не понимая что к чему.
– Джудит…
Эдвард. Она тупо уставилась на него. Уже одетый и побрившийся, с ясным взглядом, он отнюдь не был похож на человека, уснувшего только в три часа утра.
– Что случилось?
– Не волнуйся, все в порядке.
– Который час?
– Девять.
Он подошел к окну, раздвинул занавески, и в комнату хлынул серый декабрьский рассвет.
– Разоспалась я…
– Ничего страшного, все еще тоже спят. – Он вернулся к двери и выключил свет, потом подошел и без церемоний устроился на краю ее кровати. – Нам надо поговорить.
Воспоминания о вчерашнем вечере потоком хлынули в ее сознание.
– О Эдвард… – Она почувствовала, что вот-вот разрыдается.
– К чему этот страдальческий вид? Вот, держи… – Он нагнулся к коврику у кровати и поднял ее халат. – Надень, а то замерзнешь.
Она послушно продела руки в рукава и закуталась в халат.
– Как спалось? – поинтересовался он.
Она вспомнила свой до ужаса знакомый сон и солгала:
– Хорошо.
– Я рад. Слушай, я тут все обдумал, поэтому я и здесь. То, что случилось вчера…
– В этом виновата только я.
– В этом не виноват никто. Может быть, я неверно оценил ситуацию, но я не собираюсь просить прощения, потому что, на мой взгляд, не сделал ничего такого, за что следовало бы винить себя. Меня можно упрекнуть только в одном – я забыл о том, что тебе всего лишь семнадцать. В этом платье ты была так очаровательна, и мне показалось, что ты в один миг стала взрослой. Но это, разумеется, одна только видимость. Внутренне ты остаешься прежней.
– Да. – Она опустила глаза и стала рассматривать свои пальцы, мнущие край простыни. Потом заговорила с мучительным усилием: – Я и в самом деле хотела, чтобы ты поцеловал меня. Я хотела с тобой танцевать, а потом захотела, чтобы ты меня поцеловал. И все испортила.
– Но ты не ненавидишь меня?
Она подняла глаза и встретила его открытый пристальный взгляд.
– Нет, – ответила она, – я слишком люблю тебя, чтобы ненавидеть.
– В таком случае мы можем спокойно предать все это забвению.
– Поэтому ты сейчас пришел и разбудил меня?
– Не совсем. Я просто хотел удостовериться, что мы поняли друг друга. Между нами не должно быть никаких недомолвок, двусмысленностей и натянутости. Дело не только в тебе и во мне, мы не должны забывать обо всех тех, кто находится в доме. Все мы проведем вместе еще несколько дней, и я не хочу, чтобы атмосфера в Нанчерроу как-то изменилась. Понимаешь, о чем я?
– Да, Эдвард.
– У моей матери очень острый глаз, когда дело касается взаимоотношений между другими людьми. Я не хочу, чтобы она провожала тебя недоуменными взглядами или задавала мне провокационные вопросы. Ты ведь не будешь ходить как в воду опущенная и разыгрывать из себя леди Шалотт?
[43]
– Нет, Эдвард.
– Ты умница.
Джудит молчала, обуреваемая противоречивыми чувствами.
С одной стороны, ей стало легче: Эдвард не собирается игнорировать и презирать ее до конца жизни, он остался ее другом. И не станет думать, будто она «корчит из себя невинность». (Это прихотливое выражение Джудит подцепила у Хетер Уоррен, которая, в свою очередь, узнала его от своего брата Пэдди. У Пэдди была подружка, которая вскружила ему голову, но он от нее так ничего и не добился. «Корчит из себя невинность, черт бы побрал эту вертихвостку!» – пожаловался он сестре, исходя раздражением и злостью, и Хетер при первой же возможности сообщила все увлекательные подробности подруге, ясно давая понять, как раздражает мужчин подобное поведение.)
Поэтому Джудит почувствовала облегчение. Кроме того, она была тронута тем, как здраво Эдвард отнесся к ситуации; конечно, он волновался в первую очередь из-за матери и гостей, но ведь при этом, пусть самую малость, подумал и о ней, о Джудит.
– Ты совершенно прав, – согласилась она.
– Значит, – улыбнулся он, – в семье воцаряется мир?
– Вы же не моя семья.
– Ну, почти что…
Сердце ее переполнилось любовью к нему. Она подняла руки, притянула его к себе и поцеловала в гладко выбритую щеку. От него пахло лимонной свежестью. Эдвард и ясный свет утра прогнали Билли Фосетта далеко-далеко, и любовь снова торжествовала в ее душе. Она откинулась на подушки.
– Ты уже завтракал?
– Нет. Сначала нужно было уладить все это.
– Я умираю с голоду, – сказала Джудит и, к собственному удивлению, обнаружила, что, в общем, так оно и есть.
– Ты говоришь, точно Афина. – Он поднялся. – Я пошел вниз. Сколько тебе нужно времени?
– Десять минут.
– Я тебя подожду.
1939
Выпускной вечер в «Святой Урсуле» состоялся по традиции в последний день летнего триместра – в конце июля и всего учебного года. Это высокоторжественное событие подчинялось освященному временем церемониалу. Собрание родителей и учениц в актовом зале, молитва, одна-две речи, вручение наград, пение школьного гимна, благословение епископа и, в завершение всего, чай в столовой или в саду, смотря по погоде. А потом все разъезжаются по домам – на летние каникулы.
Формулировка приглашения на это ежегодное торжество была также неизменной: «Правление женской школы Св. Урсулы и мисс Мьюриэл Катто (магистр искусств, Кембридж)… объявляют выпускной вечер… в актовом зале в 14.00… Просьба быть на месте к 13.45… Письменные ответы на приглашение присылать на имя секретаря директора…»
