– В общем-то, нет. Я всегда был весьма невысокого мнения о своих достоинствах и не считал себя завидным женихом. К тому же я на тринадцать лет старше тебя и никогда не мог похвастаться большим достатком. А у тебя было все. Молодость, красота, материальная независимость. Весь мир был у твоих ног. И может быть, ты заслуживаешь большего, чем быть женой простого провинциального доктора. Поэтому – нет. Не получив от тебя ответа, я не нашел в этом ничего странного. Просто это был конец всего.
– Наверно, я сама должна была написать тебе, но я не была настолько уверена в себе. Да, мы были близки тогда в Лондоне. И все казалось так прекрасно. Но Эдвард любил меня из жалости. Он хотел подарить мне те радости, которых я была, по его мнению, лишена. И я боялась, что ты действовал из тех же побуждений. Просто утешил в трудную минуту.
– Ничего подобного, любимая.
– Теперь я понимаю. Но тогда я была моложе. Мне не хватало уверенности в себе и опыта. – Она взглянула на него. – Теперь у меня Джесс. Мы с ней – единое целое, мы – семья. Все, что происходит со мной, касается и ее тоже.
– Она не будет против, если я появлюсь в твоей жизни? Я бы очень хотел, чтобы мы трое были вместе. Я навсегда запомнил ее тогда, в поезде, когда она капризничала и швырнула в тебя своей куклой. Мне не терпится снова увидеть ее.
– Ей уже четырнадцать, и она очень самостоятельная. А бедного Голли больше нет, он утонул в море.
– Мне ужасно стыдно. Я до сих пор не сказал ни слова ни о твоих родителях, ни о Джесс. Все о себе да о себе. Но я очень горевал о твоих родителях. А потом очень радовался, когда отец рассказал мне о Джесс. Она в «Святой Урсуле»?
– Да, и ей там хорошо. Но пока она не вырастет, я за нее отвечаю.
– Дорогая моя Джудит, для тебя это не в новинку. Сколько я тебя знаю, ты всегда за что-нибудь отвечала. За себя, за Бидди Сомервиль, за Филлис, за свой дом. А потом война и служба в ЖВС. – Он вздохнул. – Это-то меня и тревожит.
– Не понимаю.
– Я боюсь, что, перед тем как взвалить на себя бремя замужества, тебе, может быть, хотелось бы какое-то время просто пожить в свое удовольствие. Пожуировать, как Афина до войны. Ну знаешь, ни о чем не думать, покупать себе шляпки, ходить в ночные клубы, обедать в «Рице» с элегантными кавалерами, плавать на частных яхтах и потягивать мартини на залитых солнцем верандах.
– Какой полет фантазии! – засмеялась Джудит. – В твоем изображении это больше похоже на кошмар.
– Нет, серьезно.
«Какой он милый», – подумала она и сказала:
– Ты случайно не был знаком на флоте с человеком по имени Хьюго Хэлли?
– Нет, не припомню такого.
– Приятный человек. Я познакомилась с ним в Коломбо, когда жила у Боба Сомервиля. Война уже кончилась, так что мы могли наконец-то позволить себе быть беззаботными. И мы предавались всем этим развлечениям, о которых ты говорил. Мы не были влюблены друг в друга, не были связаны какими-либо обязательствами – просто бездельничали и веселились. Так что мне это знакомо. Пусть все длилось очень недолго, но я это испытала. Так что обещаю тебе: когда мы поженимся, я не буду до конца дней ходить разочарованная, будто бы меня одурачили.
– Я не ослышался, ты действительно это сказала?
– Сказала что?
– «Когда мы поженимся».
– Кажется, да.
– Я ведь уже начинаю седеть.
– Знаю. Я заметила, но это абсолютно не важно.
– Тридцать семь лет, настоящий старик! Но я так тебя люблю, и мне остается только надеяться, что возраст – не помеха.
Он ожидал, что она скажет: «Конечно, не помеха», – но Джудит ничего не сказала. Она молчала, и на ее лице выражалась глубокая сосредоточенность.
– О чем ты задумалась?
– Я произвожу вычисления. А я всегда медленно считала в уме.
– Вычисления?
– Да. Ты знаешь, как высчитывается идеальный возраст для супружеской пары?
Озадаченный, Джереми покачал головой.
– Жена должна быть вдвое моложе мужа плюс еще семь лет. Так, тебе тридцать семь. Тридцать семь поделить на два – это будет восемнадцать с половиной. А восемнадцать с половиной плюс семь равняется…
– Двадцати пяти с половиной.
– Ну а мне двадцать четыре с половиной. Почти в самую точку. Какое совпадение! Если бы мы не подождали три с половиной года, мы бы не подходили друг другу. Наш брак, скорее всего, был бы несчастливым. А так…
Вдруг она прыснула, и он впился губами в ее раскрытые смеющиеся губы. Поцелуй длился долго, и Джереми почувствовал, как в нем проснулось желание. В мозгу его мелькнула гениальная мысль – подхватить ее на руки, отнести в постель и любить долго, страстно. Но здравый смысл не совсем покинул его, – пожалуй, момент не самый удачный, ведь на повестке дня стояли драматические события, происходящие в Нанчерроу, а он хотел, чтобы их любовь была неторопливой и продолжалась, по возможности, целую ночь.
Он осторожно выпустил ее и, отодвигаясь, пригладил ладонью медовый локон, упавший ей на лицо. Потом сказал:
– Кому принадлежит эта фраза о том, что все страсти рождаются в шезлонге, а в двуспальной кровати царят мир и покой?
– Миссис Патрик Кэмпбелл
[100].
– Я так и думал, что ты знаешь. Может быть, нам следует взять до поры до времени себя в руки и попробовать рассмотреть кое-какие планы на будущее?
– Я не уверена, что в настоящий момент способна думать о будущем.
– Тогда я подумаю за тебя. Правда, я даже для себя ничего еще не решил, не говоря уже о тебе и Джесс.
– Ты намерен вернуться в Труро и занять место своего отца?
– А ты бы этого хотела?
– Нет, – честно призналась Джудит. – Извини, это ужасно, но я не хочу расставаться с этим домом. Я знаю, нельзя становиться рабом неодушевленного камня, но это место – такое необыкновенное. Не только из-за тети Лавинии, но еще и потому, что оно стало как бы тихой гаванью для стольких людей. Стало домом. Сюда после смерти Неда приехала Бидди со своим горем. А потом – Филлис с Анной. И Джесс, после всего, что пережила, нашла здесь свой дом. И даже Гас, который был на грани отчаяния и думал, что уже никогда не будет счастлив. Ты понимаешь?
– Абсолютно. Итак, вычеркиваем Труро из списка.
– Твой отец очень расстроится?
– Не думаю.
– Так что мы будем делать?
– У меня есть хороший друг, старый товарищ по службе в Добровольческом резерве ВМС. Его зовут Билл Уотли. Пару месяцев назад, когда мы были на Мальте, он подал мне идею. Что, если мы с ним начнем новую практику прямо здесь, в Пензансе?
