– Ради воспоминаний о прошлом. Когда-то он служил адъютантом у дяди Боба.
– У дяди Боба… – задумчиво повторила Тодди. Она, разумеется, знала о Сомервилях, равно как и о Дауэр-хаусе, Нанчерроу, Кэри-Льюисах. За долгие месяцы им с Джудит не раз выдавалась возможность поболтать, а Тодди всегда с удовольствием внимала рассказам о жизни других людей. К тому же она любила распределять людей по рангам и разрядам.
– Ты хочешь сказать: у контр-адмирала Сомервиля, состоящего при штабе главнокомандующего в Коломбо?
Джудит невольно рассмеялась:
– Тодди, он находится в Коломбо всего один месяц! Даже я с ним еще не повидалась. Не говори только, что ты уже успела с ним повстречаться.
– Нет, но Джонни Харрингтон звонил на днях и сказал, что видел его на каком-то званом ужине. А помнишь Финч-Пейтонов? Теперь они уже дряхлее самого Господа Бога, а когда-то играли в бридж с твоими родителями. Так вот, бедняжка Мейвис Финч-Пейтон нализалась там до чертиков. Правда, она никогда не умела вовремя остановиться, но теперь это уже переходит всякие границы.
– Знаешь, по-моему, тебе надо вести раздел светской хроники во «Флотских ведомостях».
– Ты с ума сошла, хочешь, чтобы меня свели в могилу судебными исками?.. Слушай, а который час? – Тодди взглянула на массивные часы, украшавшие ее запястье. – Ага, не так много, можно еще посидеть.
– А куда ты собралась?
– Да так, в клуб, выпить с новым полковником ВВС.
– С новым в Тринкомали или новым для тебя?
– И то и другое. Скажи-ка, что тебе принести в следующий раз? Может быть, какой-нибудь роман попикантнее, чтобы убить время?
– Было бы здорово. Сейчас мне что-то не читается, но скоро, я уверена, это пройдет.
– Так чем ты сегодня занималась?
– Ничем.
– Ничем?.. Это плохо.
– Ты же сама говорила, что мне понравится бездельничать.
– Я имела в виду, что тебе надо отдохнуть. А не лежать тут и тосковать.
– Кто говорит, что я тосковала? Между прочим, я занималась очень полезным делом – мысленно производила ремонт в своем корнуолльском доме.
– Это правда?
– Почему тебя это волнует?
– Ну… – Тодди растерялась, словно не знала, что сказать. – Знаешь, когда суета жизни на миг стихает, немудрено загрустить… У меня так было, когда умер муж. Потому-то я и взялась за эту работу… – Она совсем сбилась с мысли. – Душечка, ты же понимаешь, о чем я…
Джудит понимала, но ей было ясно, что она сама должна выразить в словах то, о чем думала Тодди.
– Ты считаешь, что я лежу тут и извожу себя мыслями о маме, папе и Джесс.
– Эти ужасные мысли, они всегда рядом, наготове, в любой момент могут всплыть, когда появляется время задуматься. Это как пауза в разговоре.
– Я не допускаю, чтобы они всплыли.
Тодди подалась вперед и взяла руку Джудит в свои большие коричневые пальцы с ярко накрашенными ногтями.
– Будь я ведущей светской хроники, я бы никому спуску не давала, но с не меньшим успехом я могла бы вести раздел частных объявлений о пропавших родственниках и друзьях. Держать все в себе – не всегда разумно. Я никогда не заговариваю с тобой о твоих родных, потому что не хочу навязываться. Но знай, ты всегда можешь поговорить со мной.
– Что проку в разговорах! Какую пользу они принесут им? Да и отвыкла я от таких разговоров. Единственным человеком, с кем я могла поговорить об этом, была Бидди, потому что она их знала. Больше никого не было, только она и тетя Луиза, а тетя Луиза погибла в автокатастрофе, когда мне было четырнадцать. Даже Кэри-Льюисы не знали маму и Джесс, я стала приезжать к ним в Нанчерроу на каникулы уже после того, как они уплыли в Коломбо. Я же тебе рассказывала о Кэри-Льюисах? Они необыкновенные люди и безгранично добры, можно сказать – вторая моя семья, но они никогда не знали маму и Джесс.
– Совсем не обязательно знать человека, чтобы посочувствовать…
– Да. Но если человек тебе незнаком, значит тебе нечего о нем вспомнить. Значит, ты не знаешь деталей. Ты не можешь сказать: «Это было в тот день, когда мы поехали на пикник, лило как из ведра, и у нас лопнула шина». Или: «Это было в тот день, когда мы поехали на поезде в Плимут, и стоял такой холод, что Бодмин-Мур весь лежал в снегу». И так далее. Нечто подобное бывает, когда у человека горе, когда он глубоко несчастен. Друзья полны сочувствия и ангельски добры, но, если ты не можешь остановиться и без конца плачешься, им это надоедает и они начинают избегать тебя. Необходимо прийти к какому-то компромиссу. Заключить сделку с самим собой. Если не можешь сказать что-то веселое, лучше ничего не говорить. Так или иначе я уже научилась терпеть. Жить в неизвестности. В точности как с этой войной – никто из нас не знает, когда она закончится. Мы все в одинаковом положении, расхлебываем эту кашу, а сверх того ничего знать не дано. Хуже всего – дни рождения и Рождество. Некому писать открытки, не надо искать подарки, упаковывать, посылать… И целый день ты вспоминаешь о родных и думаешь: что-то они сейчас делают?..
– Боже мой… – чуть слышно пролепетала Тодди.
– Мне иногда так не хватает Бидди!.. Память об ушедших людях, бабушках и дедушках, не угасает еще долго после их смерти просто благодаря тому, что мы о них говорим. И то же верно в отношении живых. Если не вспоминать их, они растворяются во мраке, становятся тенями. Перестают существовать. Иногда мне трудно даже вспомнить лица мамы и Джесс! Джесс уже четырнадцать. Вряд ли я бы даже узнала ее. Отца я последний раз видела четырнадцать лет назад, и уже десять лет прошло с тех пор, как мы с мамой расстались. Хочешь не хочешь, это как те старые коричневатые фотографии в чужих альбомах. Ты спрашиваешь: «Кто это?.. Неужели это Молли Данбар? Быть того не может…»
Тодди молчала. Джудит взглянула на нее – ее обветренное, загрубевшее лицо было печально, в глазах блестели слезы. Она сразу же раскаялась, что завела весь этот разговор.
– Прости, ради бога. Я совсем не собиралась все это говорить… – Она задумалась, пытаясь найти тему повеселее. – По крайней мере, что бы ни произошло, я никогда не буду нуждаться, тетя Луиза завещала мне все свое состояние. – Однако, сказанное вслух, это прозвучало ничуть не весело, наоборот – отвратительно меркантильно. – Пожалуй, не лучшее время заводить об этом речь…
Тодди с жаром возразила:
– Ничего подобного. Никогда не следует забывать о практических вещах. Всем прекрасно известно, что счастье не купишь, но лучше уж горевать в достатке, чем в нищете.
– «Внутренняя независимость – самое главное», – внушала нам директриса в школе. Но материальная независимость тоже крайне важная вещь. Я узнала это на собственном опыте. Я смогла купить Дауэр-хаус, и теперь у меня есть свой дом, так что мне нет нужды проситься жить к кому-нибудь. Мне с самого детства казалось, что важнее этого ничего нет на свете.
