«Знаешь, дорогая, я думаю, в „Либерти“ найдется именно то, что нужно. Почему бы нам не махнуть в Лондон и не провести чудесное утро в „Либерти“?» – словно наяву послышался ей голос Дианы.
Джудит задремала. Мысли, занимавшие ее перед этим, перешли из яви в сон. Снова Дауэр-хаус. Залитая солнцем гостиная. Но теперь Джудит была там не одна. В кресле у окна сидела Лавиния Боскавен, тут же находился и Джереми Уэллс. Он пришел из-за того, что Лавиния потеряла какое-то письмо, и теперь искал его у нее в столе. «Да вы его выбросили», – твердил он, а старушка настаивала, что не выбрасывала, а послала в химчистку.
Джудит вышла в сад, на улице хлестал дождь, лило с гранитно-серого неба как из ведра, но, когда она хотела зайти обратно в дом, все двери оказались заперты. Она стала стучать в окно, но тетя Лавиния куда-то исчезла, а непохожий на себя Джереми демонически хохотал.
Приемные часы в лазарете женской вспомогательной службы ВМС не были строго нормированы, посетители начинали приходить сразу после полудня, и зачастую последних из них выпроваживали уже в одиннадцатом часу вечера. Старшая сестра не настаивала на жесткой дисциплине, так как считала, что большинство пациентов попадает к ней из-за слабости и переутомления. Ничего удивительного в этом не было. Все девушки из женской вспомогательной службы так или иначе выполняли ответственную и тяжелую работу, долгие часы трудясь в условиях тропической жары. А поскольку их было так мало и в мужском обществе на них существовал такой спрос, то им не было покоя даже в драгоценные часы досуга. Только они возвращались со службы в казарму, как тут же убегали опять – играть в теннис или купаться, веселиться на вечеринке на борту одного из военных кораблей или танцевать до утра в офицерском клубе.
Поэтому, когда в лазарет по какой бы то ни было причине доставляли новую пациентку, помимо лекарств ей предписывались сон и свободный режим дня. Раньше это называлось «лечение покоем». С точки зрения старшей сестры, таких условий лечения требовал элементарный здравый смысл.
Таким образом, жизнь в лазарете была вполне привольная. Подруги забегали к пациенткам по пути на работу или с работы, приносили почту, чистое белье, книги, пакеты свежих фруктов. Молодые люди с кораблей и береговых учреждений приходили в неслужебное время с цветами, журналами, американским шоколадом, оживляя палаты своим присутствием. Если девушка была симпатичной, то у ее кровати частенько сидело сразу по трое мужчин, и, когда смех и шум голосов переходили допустимые границы, старшая сестра выгоняла пациентку и ее гостей на веранду, где они, расположившись в шезлонгах, встречали за долгими разговорами наступление темноты.
Поскольку это было первое воскресенье Джудит в лазарете и весть о том, что она выбыла из строя и посажена под замок, еще не успела распространиться, единственным ее посетителем была Пенни Уэйлс. Она заглянула в пять часов, после того как проплавала весь день под парусом со своим морским пехотинцем. Она была в шортах и рубашке поверх купальника, волосы, соленые от морской воды, были растрепаны ветром.
– О, бедняжка, мне так жаль! Такое невезение! Старшая по казарме мне рассказала. Я принесла тебе ананас, мы купили его на фруктовом рынке. Может, тебе еще что-нибудь нужно? Я у тебя засиживаться не могу: на новом крейсере сегодня вечеринка, так что надо бежать назад, принять душ и принарядиться. Завтра скажу капитану Спиросу, что какое-то время у нас будет недоставать рабочих рук. Как по-твоему, сколько ты здесь пробудешь? Добрую неделю, надо думать. А обо всех этих мерзких бумажках не переживай. Мы с шефом как-нибудь управимся вдвоем, а если не получится, то оставим для тебя здоровую кипу – будешь разбираться, когда вернешься…
Она просидела, болтая, около четверти часа, потом взглянула на часы, вскочила и, пообещав зайти еще, исчезла. Джудит уже смирилась было с тем, что больше к ней никто не придет. Однако сразу после захода солнца, когда включили свет, она вдруг услышала, что кто-то зовет ее по имени, подняла голову и увидела направляющуюся к ней от двери палаты миссис Тодд-Харпер.
Вот так сюрприз! Тодди пришла в своей обычной униформе – свежеотглаженные защитные брюки и рубашка, но по всему было видно, что она собралась на веселую вечеринку: основательно накрасилась, надушилась и нацепила массу тяжелых золотых украшений – цепочки, серьги и несколько колец, из которых при случае получился бы недурной кастет. Ее крашеные волосы отливали медью, на плече висела битком набитая корзинка. Звонкий голос и эксцентрическая наружность привлекли к ней всеобщее внимание, разговоры на мгновение смолкли, и все головы повернулись в ее сторону.
Тодди игнорировала этот повышенный интерес к своей особе или же попросту ничего не замечала.
– Вот ты где! Не могла не забежать, хотела удостовериться, что у тебя все в порядке.
Джудит была тронута до глубины души.
– Тодди, неужели ты проделала такой путь специально для того, чтобы меня увидеть! К тому же в такую темень. И на машине.
Джудит с восхищением подумала о смелости Тодди. Дорога от общежития шла сначала через совершенно пустынные места: казалось, из кустов вот-вот выскочит шайка грабителей. Впрочем, Тодди была стреляный воробей, она всякого повидала и ничего на свете не боялась. Бандиту, посмевшему пристать к ней, наверняка не поздоровилось бы; и если бы он не дрогнул под шквалом ругательств, то на его голову обрушилась бы тяжелая дубинка, которую Тодди во время автомобильных поездок всегда держала под рукой.
– Не беспокойся. – Она пододвинула себе стул. – Мне в любом случае надо было ехать – пополнить запасы. Я и для тебя кое-что взяла. – Она выгрузила содержимое своей корзинки на кровать. – Консервированные персики, винные леденцы и флакон непонятной жидкости для ванн. Пахнет черт знает чем. Вероятно, из серии «Воспоминания дохлых спаниелей». Что это за штуковина у тебя на кровати?
– Это подставка для того, чтобы держать ногу на весу.
– Болит?
– Немножко.
Через открытую дверь из темноты веранды донесся раскат мужского хохота. Тодди приподняла подрисованные брови.
– Похоже, там веселятся. Держу пари, один из этих парней протащил сюда тайком фляжку с джином. У меня у самой была такая мысль, но я побоялась, что у нас обеих будут неприятности. Теперь расскажи мне о своей бедной ножке. Как тебя лечили?
– Сделали местную анестезию и зашили.
– Мм!.. – Тодди поморщилась так, будто надкусила лимон. – Надеюсь, ты ничего не чувствовала. Сколько тебя здесь продержат?
– Дней десять, наверно.
– А твоя работа?
– Думаю, они как-нибудь справятся без меня.
– А что Тоби Уайтейкер, он уже у тебя отметился? Побывал тут?
– Он сегодня на вахте.
– Милейший человек, душечка, но скучноватый. Не чета другим парням, с которыми ты у меня бывала.
– Он женат, Тодди.
– Это еще не повод, чтобы быть занудой. Понять не могу, зачем ты его притащила.
