– Ерунда. Если вы разрешите воспользоваться телефоном, я попробую соединиться с лазаретом женской вспомогательной службы. Скажу старшей сестре, что к ним везут пострадавшую от несчастного случая.
Когда она ушла, Тоби сказал:
– Если позволите, я вас тоже оставлю. Мне нужно одеться, не могу же я ехать назад в Тринкомали в одних мокрых плавках.
Он тоже вышел, и Джудит с Тодди остались вдвоем. Они обменялись удрученными взглядами. Тодди нашарила в кармане рубашки сигареты (без них не обойдешься), вытряхнула из пачки одну штуку и прикурила.
– Мне ужасно жаль, чувствую себя виноватой. Очень болит?
– Приятного мало.
– А ведь все было так чудесно! Но не расстраивайся. Будут еще хорошие деньки. А я, может быть, приду в лазарет навестить тебя. Принесу тебе винограду и сама же все съем. Не унывай. От силы неделя – и ты снова будешь на ногах. И подумай только, тебе предоставляется прекрасная возможность отдохнуть. Сможешь валяться в постели и ничего не делать.
Но Джудит осталась безутешной.
– Ненавижу ничего не делать.
Однако, неожиданно для нее, безделье совсем не тяготило Джудит. Ее положили в палату на четверых, у открытой двери на широкую веранду с крышей из пальмовых листьев. Опорные столбы, на которых держалась крыша, были обвиты бугенвиллеей, а пол – усеян опавшими цветками, которые доставляли немало хлопот при уборке. За верандой по крутому склону спускался к берегу изнемогающий от зноя сад, а за ним открывалась величественная панорама гавани.
Вопреки своему назначению и неизбежной в любой больнице суете, лазарет был, в сущности, очень спокойным местом. Здесь было светло, стерильно чисто и даже роскошно: на беленых стенах висели цветные гравюры с пейзажами холмов Суссекса и Озерного края, на окнах колыхались под постоянным ветерком тонкие бумажные занавески.
Три соседки Джудит по палате находились на разных стадиях выздоровления. Одна перенесла лихорадку денге, другая сломала лодыжку, случайно спрыгнув на камни во время веселого пикника. Только третья девушка была по-настоящему больна, она страдала от рецидива амебной дизентерии, тяжелого заболевания, которого все страшно боялись. Она лежала бледная, изможденная, и медсестры поговаривали между собой, что, когда она поправится, ее, скорее всего, отправят домой.
К счастью, никто из обитателей палаты не отличался болтливостью. Очень милые и приветливые, встретили они Джудит как нельзя радушно, но, познакомившись и выслушав подробности произошедшего с ней казуса, не стали докучать расспросами. Девушка с лихорадкой денге уже оправилась настолько, что прилежно занималась вышиванием. Та, у которой была сломана лодыжка, с увлечением читала толстый роман под названием «Твоя навеки, Эмбер». Больная дизентерией время от времени оживала настолько, что могла полистать журнал, но на большее у нее явно не было сил.
Поначалу их молчаливость, столь не похожая на вечный шум и болтовню в казарменных спальнях, казалась Джудит непривычной. Но постепенно она расслабилась и по примеру своих соседок углубилась в себя. Поплыв по волнам собственных мыслей, она как будто вышла погулять в одиночестве. Она даже не помнила, когда в последний раз испытывала нечто подобное.
Регулярно, через равные промежутки времени, приходили разговорчивые медсестры, мерили температуру, давали таблетки, приносили обед, но большую часть времени тишину нарушал только тихий лепет радиоприемника, настроенного на «Вещание вооруженных сил», где непрерывно передавали музыку с вкраплениями кратких сводок новостей. Музыка была подобрана как попало – к примеру, песня «Ром с кока-колой» сестер Эндрюс была втиснута между арией Верди и вальсом из «Коппелии». Джудит развлекалась тем, что пыталась угадать, какой музыкальный номер будет следующим. Вот практически и все, на что ее хватало.
Старшая сестра (дородная, добросердечная женщина, похожая на нянюшку старинной аристократической семьи) предложила ей книги из библиотеки лазарета, а когда Джудит от них отказалась, принесла пару старых номеров журнала «Лайф». Но у Джудит не было охоты читать, да и сосредоточиться она не могла. Куда приятней было, повернув голову на подушке, глядеть через веранду и сад на изумительную панораму – море с кораблями, следить за деловитым снованием лодок и почти неуловимой сменой оттенков небесной голубизны.
Джудит вспомнился забавный случай, произошедший несколько месяцев назад, когда некий неопознанный объект проник через заграждение и вошел в воды гавани. Поднялся страшный переполох – думали, что это маленькая японская подлодка, собравшаяся потопить торпедами весь Ост-Индский флот. Нарушителем спокойствия, однако, оказалась самка кита, которая искала тихое, укромное место, чтобы произвести на свет китенка. Когда она разрешилась от бремени и вместе с детенышем надумала возвращаться в открытое море, для их сопровождения был специально выделен фрегат. Это происшествие всех приятно позабавило и еще много дней служило темой для разговоров.
Что-то еще было в этом морском пейзаже смутно знакомое, но Джудит пришлось поломать голову, чтобы сообразить, что именно. Дело было не в том, как все выглядело, а в самом ощущении. Она напрягала память, пытаясь вспомнить, где и когда видела все это. А потом поняла, откуда возникло это ощущение: ее первое посещение Дауэр-хауса, когда вместе с Кэри-Льюисами она пришла на воскресный обед к старой Лавинии Боскавен. Выглянув тогда из окна гостиной, Джудит увидела идущий под гору сад, синий корнуолльский горизонт, очерченный, точно по линейке, над верхушками сосен. И теперь то же самое… не в деталях, конечно, но в сущности. Она опять высоко, на вершине холма, который утопает в солнечном свете, и над джунглями видно небо и море.
Дауэр-хаус. Джудит вспомнила тот, первый визит, и следующие за ним, и кульминацию всего – день, когда они с Бидди водворились в ее новом доме. Не составляло труда вообразить себя там. Джудит представляла, как ходит по милым знакомым комнатам, трогает мебель, поправляет занавески, выравнивает абажур лампы. Она слышала собственные шаги на каменном полу ведущего в кухню коридора, ощущала кисловатый запах сырости, свежесть только что отглаженного белья, аромат желтых нарциссов. Вот она поднимается по ступенькам, скользя пальцами по полированным перилам, проходит по лестничной площадке и отворяет дверь в свою спальню. Видит двуспальную кровать с медными перекладинами, на которой когда-то спала тетя Лавиния, фотографии в серебряных рамках, свои книги, китайский ларец. Подойдя к окнам, распахивает их настежь и ощущает на лице свежий, сырой воздух.
От этих чарующих мыслей на душе становилось теплее. Пять лет уже Дауэр-хаус – ее дом. И вот уже восемнадцать месяцев минуло с тех пор, как она была там в последний раз, это было как раз перед отплытием сюда. Джудит приехала на несколько дней, чтобы попрощаться с Бидди и Филлис. Дом был мил, как всегда, но до ужаса запущен, требовал ухода и внимания. Однако из-за войны со всеми ее лишениями и ограничениями ничего нельзя было поделать. Теперь, подумала Джудит с мрачной иронией, он уже, наверно, совсем разваливается.
Она решила, что когда война кончится (через год? через два? а может быть, позже?) и она вернется домой, то немедленно займется ремонтом. Прежде всего надо будет наладить центральное отопление. То есть поставить новый котел, подвести новые трубы и везде установить отопительные батареи, чтобы изгнать из комнат промозглый холод корнуолльских зим. Затем уже можно будет заняться остальным. Ее мысли перешли к другим захватывающим проектам. Заново побелить стены. Поклеить новые обои. Раздобыть чехлы для мебели, поменять занавески… В гостиной они совсем износились и выгорели на солнце. Но подобрать ситец им на замену будет делом не из легких – Джудит хотела, чтобы новые занавески были в точности как старые. Кто бы мог помочь? И вдруг ее осенило. Диана!.. Диана Кэри-Льюис. Подбирать ткани – это как раз по ее части.
