– Неправда! – Беседа их переросла уже в настоящую перепалку, и обе говорили на повышенных тонах. – Ты же знаешь, что это не так. Наоборот, я очень тебе благодарна. Вы с Бобом были так добры…
– Ради бога, ты говоришь так, словно мы сделали тебе одолжение. Ты просто провела у нас Рождество, и мы вместе отлично повеселились. Вот и все. А ты, между прочим, ведешь себя как тряпка и эгоистка. Ты так похожа на маму – вы обе не можете вынести, когда другим людям хорошо…
– Это неправда!
– Все, не будем об этом! – И Бидди, вне себя от раздражения, схватила со стола «Таймс», резким движением развернула газету и скрылась от сестры за ее листами.
Воцарилось молчание. Молли дрожала от волнения, потрясенная многообразием бед, свалившихся ей на голову. Возможность новой войны, неразбериха и нестабильность в собственной личной жизни, ссора с сестрой. Это несправедливо. Она старается изо всех сил. Она не виновата. Наэлектризованное их эмоциями безмолвие все тянулось и тянулось, и вдруг она почувствовала, что больше не в силах его выносить. Она отогнула с запястья рукав кофты и посмотрела на часы.
– Где же Джудит? – Какое облегчение, что можно подумать о ком-нибудь или о чем-нибудь постороннем и на время забыть все эти неприятности. Она резко отодвинула назад стул, поднялась и, подойдя к двери в холл, распахнула ее, собираясь позвать копушу Джудит. Но… звать не пришлось: Джудит сидела напротив дверей, на нижней ступеньке лестницы.
– Что ты тут делаешь?
– Шнурок завязываю.
Она опустила глаза, избегая взгляда матери, и Молли вся похолодела: не нужно было быть самой проницательной женщиной на свете, чтобы понять, что Джудит давно уже находится здесь, что она спустилась к завтраку и готова была войти в столовую, но ее удержали доносившиеся из-за двери громкие голоса. Таким образом, ее дочь стала невольным свидетелем этой в высшей степени прискорбной размолвки между матерью и тетей.
На выручку смущенной матери пришла Джесс:
– Мамочка-а!
Молли подняла глаза и увидела на лестнице свою младшую дочь, глядящую на нее сквозь балясины перил, в кремовой ночной рубашке, с растрепанными кудрями.
– Мамочка!
– Иду, родная!
– Когда мы будем одеваться?
– Я уже иду! – Молли пересекла холл, остановившись на секунду перед лестницей, сказала Джудит: – Ступай завтракать, – и пошла наверх.
Джудит подождала, пока мать уйдет, затем поднялась со ступеньки и прошла в столовую. Там, на своем обычном месте, сидела тетя Бидди. Они обменялись невеселыми взглядами.
– О господи… – произнесла тетя Бидди. В руках у нее была газета. Она сложила ее и уронила на пол. – Ты меня извини…
– Ничего страшного. – Джудит не привыкла к тому, чтобы взрослые просили у нее прощения.
– Возьми себе сосисок. По-моему, тебе надо подкрепиться.
Джудит была полностью согласна, но покрытые румяной корочкой сосиски были слишком слабым утешением. Она вернулась с тарелкой за стол и уселась на свое привычное место, спиной к окну. Взглянув на еду, она подумала, что вряд ли у нее получится что-нибудь проглотить, по крайней мере сейчас.
– Ты все слышала? – помедлив, спросила тетя Бидди.
– Почти все.
– Это из-за меня. Опростоволосилась я, неподходящий выбрала момент, чтобы приставать к твоей матери со всякими предложениями. Ей сейчас не до того. Я должна была это предвидеть.
– Ты не волнуйся, мне будет хорошо у тети Луизы.
– Конечно. Тетя Луиза прекрасно обеспечит тебя всем необходимым. Просто я думаю, тебе будет там не очень-то весело.
– Мне никогда не было по-настоящему весело со взрослыми. Никогда, до самого этого Рождества.
– Ты хочешь сказать, что нельзя скучать по тому, чего никогда не имел?
– Ну, в общем, да. Но я бы очень хотела приехать к вам опять.
– Я попробую еще. Попозже.
Джудит взяла нож и вилку и разрезала сосиску надвое.
– А что, действительно будет новая война?
– Надеюсь, что нет. Тебе еще рано беспокоиться о таких вещах.
– Но дядя Боб беспокоится?
– Не столько беспокоится, сколько кипятится. Он скрипит зубами при одной мысли о том, что мощи Британской империи осмеливаются бросить вызов. Если его хорошенько разозлить, он превращается в настоящего свирепого бульдога.
– Если мне удастся приехать, вы все еще будете жить здесь?
– Не могу сказать. Вероятно, в конце лета нам придется уехать.
– Куда вы поедете?
– Без понятия. Боб хотел бы опять служить на корабле, как раньше. Если так и будет, я, наверно, попробую купить небольшой дом. У нас никогда не было собственного дома, мы все время жили в казенных квартирах. Но неплохо было бы заиметь наконец свой угол. В Девоне
[12], например. Там живут наши друзья. Где-нибудь в Ньютон-Абботе или в Чагфорде, неподалеку от твоих дедушки и бабушки.
– У вас будет собственный дом! – Это была восхитительная перспектива. – Купите дом где-нибудь в деревне. И я смогу приезжать к вам туда.
– Если у тебя будет желание.
– У меня всегда будет желание.
– Знаешь, в твоем возрасте все так быстро меняется, а с другой стороны, бывает, что один год кажется целой жизнью. Я по себе помню… Ты встретишь новых друзей, у тебя появится много разных желаний. Тебе придется делать выбор. Мамы не будет рядом, и ты будешь чувствовать себя немножко сиротливо и одиноко, но в каком-то смысле это даже к лучшему. Когда мне было четырнадцать-пятнадцать, я бы все на свете отдала, чтобы стать самостоятельной, свободной от родительской опеки… По правде сказать, – добавила Бидди не без гордости, – я и так немалого добилась, но лишь благодаря тому, что взяла свою судьбу в собственные руки.
– Не так-то это просто взять судьбу в свои руки, когда ты в школе-интернате, – возразила Джудит. Ей казалось, что тетя Бидди старается представить вещи в слишком радужном свете.
– Я думаю, ты должна научиться быть активной и влиять на ход событий; тебе надо научиться выбирать – людей, с которыми хочешь общаться, книги, которые хочешь читать. Независимость духа – вот, очевидно, самое подходящее для этого слово. – Бидди улыбнулась. – Как сказал Джордж Бернард Шоу, молодые не понимают, что такое молодость. И только когда сама постареешь, начинаешь понимать, что он имел в виду.
– Ты не старая.
– Возможно. Но уже далеко не девочка.
Джудит задумчиво жевала, размышляя над тетиными советами.
– Чего я действительно терпеть не могу, – выговорила она наконец, – так это когда со мной обращаются, как с Джесс. Мама никогда не спрашивает моего мнения, она просто говорит мне: так-то и так-то. Если б я не услышала, как вы тут спорили, я бы так никогда и не узнала, что ты приглашала меня к себе. Она ничего бы мне не сказала.
