Миша. Он трясся, как… не знаю… возможно, это никто не может объяснить…
Рита. Он был веселый?
Миша. Нет.
Рита. Почему?
Миша. Не знаю. Он много страдал.
Рита. Понимаешь, это на самом деле неважно. Человек может много страдать или внутренне все время мучиться, а при этом, как… ну… как бывает, да… при этом быть и оставаться… весельчаком. И порядочным человеком. Очень порядочным.
Миша. Не знаю. Не уверен. Порядочными людьми рождаются. А не становятся. Как дядя Мотя.
Рита. Ну, дядя Мотя! Как можно сравнивать дядю Мотю и этого… как… вибро… трясульщик…
Миша. Трам-бо-валь-щик. Запомни. (Серьезно смотрит ей в глаза.) Это очень важная профессия. Особенно теперь… в наши дни… когда нам приходится строить… возводить разрушенное… то, что унесла война… и надо строить, строить, строить… очень много строить. По всей стране. А страна у нас большая.
Рита (зажмуривается). Огромная! Мне иногда даже страшно! Представляешь, когда в Москве утро – во Владивостоке уже полночь. Люди ложатся спать, разбирают постели, укладывают детей.
Миша. И стариков. Старики ведь как дети.
Рита. Они беспомощны!
Миша. Очень. Иногда… (вздыхает) это противно.
Рита. Нет!
Миша. Очень. Что-то… страшное такое…
Рита. Смерть?
Миша. Нет, нет. Нет. Смерть… это смерть…
Рита. А он… русский?
Миша. А как ты думаешь?
Рита (смотрит на Мишу, потом на стакан, смеется и качает головой). Я дура… извини.
Миша. Ничего.
Рита. Ну а что потом было?
Миша. Когда?
Рита. Ну… он трамбовал, трамбовал… этот… вибро…
Миша (машет рукой). Ах да… я не дорассказал… значит, он работал в бригаде Дурова, и…
Рита. Это… родственник Дурова?
Миша. Какого?
Рита. Ну, который со зверями… кувырки там разные… заяц барабанит… очень смешно… а я второй раз не пошла, свинкой болела.
Миша. Да нет… Дуров… это простой такой мужик… ну, работяга такой. Туповатый, но… дело знает. И вот, представь, работал этот у него… и я… знаешь… я всегда чувствую потенциальных доноров. Всегда. Это как… чувство цвета… или… нет, это как абсолютный слух. Вот, смотри (чокается своим пустым стаканом со стаканом Риты)… какая нота?
Рита (щурится). Ну… фа, фа-диез… но у меня не абсолютный слух. Вот у Мамедовой Зойки – с рождения. И память – фе-но-ме-нальная! Фе-но-ме-нальная! За спиной что-нибудь сыграй – она сядет и сразу запишет. А скрипачка посредственная. Вот загадка жизни!
Миша. Я с ним сразу разговорился… и понял – солью с него. Много не будет, но пол-литра – солью! Сто процентов!
Рита (сползает со стула на пол, садится рядом с грелкой, берет ее в руки). А… это… было пол-литра?
Миша. Почти… почти… (нюхает стакан) почти пол-литра… сто процентов…
Рита (вертит в руках грелку, вытягивает пробку, сует в грелку палец, потом облизывает его; повторяет это движение). А… почему… всего пол-литра?..
Миша. Рит, ну мы же говорили с тобой… и не раз…
Рита. Почему? Тебе… жалко слить чуточку побольше?
Миша (со вздохом трясет головой). Опять двадцать пять… Ты не понимаешь?
Рита. Почему… ты не думаешь обо мне…
Миша. Я завел его в арматурную… когда перерыв был на обед… и напоил портвейном с барбиталом… он выпил почти бутылку…
Рита. Ты никогда… не думал обо мне… (раскачивается, прижав грелку к лицу)… никогда…
Миша. Он заснул… быстро заснул… а я из паховой вены слил у него… но сливать больше – опасно! Как ты не понимаешь элементарных вещей? Ты человек с высшим образованием! Ты восемнадцать лет училась! Восемнадцать лет! И не можешь понять!
Рита (оторопело смотрит на него, потом встает, подходит с грелкой в руке, опускается на колени перед Мишей). Мишенька… я еще хочу.
Миша. Рита… (Морщась, трясет головой.) Рита…
Рита. Мишенька… умоляю тебя…
Миша. Рита.
Рита. Мишенька… я не буду больше… но… я умоляю…
Миша. Рита! Прекрати! Прекрати!
Рита. Я очень хочу… (плачет) очень… очень…
Миша. Ты хочешь мучить меня?
Рита. Умоляю! Умоляю! (Хватает его за ноги.)
Миша. Рита, я обижусь. Я серьезно… обижусь…
Рита. Милый! Родной! Умоляю! Умоляю!
Миша. Я… уйду сейчас. Ты этого хочешь?
Рита. Умоляю! Ну, если я умоляю?! Если я, я, я умоляю тебя?! Умоляю тебя?!
Миша (встает, шатаясь идет к вешалке). Рита… я не понимаю таких вещей… Тогда вообще… не надо ничего делать… и не надо вместе делать…
Рита (ползет за ним). Ну… почему мои слова… почему я… и все, все мое… ничего для тебя… совсем ничего? Совсем – пустое место? Я пустое место? Я пустое место? (Рыдает.)
Миша (надевает пальто на свое голое тело). Ты знаешь… я человек принципов… я не умею лгать… и не умею… вести… так вот… я этого не умею… и не умел никогда…
Рита (ловит его руками за полу пальто). Я… я для тебя – что? Ответь! Что я для тебя?! (Рыдает.) Что я такое для тебя?! Что я? И кто я? Я… мешок… мешковина? Я мешковина? Так? Как тогда? Как у Федоровых на елке?! Я кусок ваты?! Да?! Да?
Миша. И я… никогда не пойму таких… людей… для меня есть… люди… и есть нелюди… есть… культура поведения… а такого я не пойму… никогда…
Миша берется за ручку двери, поворачивает ключ, Рита хватает его за ноги и истерично кричит, не пуская. Вдруг раздается хлопок двери в прихожей и насвистывание. Рита и Миша застывают.
Рита (шепотом). Это… Иван.
Миша (шепотом). Почему? Почему?
Иван (за дверью, в прихожей). Ау! Ритка! Ты дома?
Миша (шепотом). Молчи!
Рита (смотрит на Мишу и неожиданно отвечает). Да!
Иван. Законно! Жрать хочу – умираю! Слышь, у нас плавун прорвало! Полстанции – под водой! Гуляем до понедельника, родимая мама! Рит! У тебя хлеб остался?
Рита. Да!
Иван. Живем! (Шумно, со свистом раздевается.)
Миша (яростным шепотом). Ты… хочешь погубить?! Погубить?!
Рита ползет к шкафу, открывает, достает утюг, протягивает Мише.
Миша (шепотом). Ты с ума сошла! Ты с ума сошла!
Рита (шепотом). Он русский. Он русский. Он русский.
