Хочу спать, рипс.
Жаль, что здесь нет гипероновых подушек.
Цени то, что имеешь, мальчик мой, не будь кэбиди лянмяньпай.
Наступит время, когда никакой мошуцзя не спасет тебя от потерь и разочарований. Помни “Дао дэ цзин”: “Я бережлив, поэтому могу быть щедрым”. Великий Лао писал это о любви, я уверен, рипс лаовай.
В наше сомнительное время очень просто раскрасить носорога. Гораздо сложнее вылепить солдатика из простатного гноя и остаться этически вменяемым существом.
Ярких снов тебе, дитя необычной нежности.
И тихих мыслей о моей простате.
Я боюсь.
Boris
P. S. Потрясающий сон! Давно так не SMEялся: я в плюс-плюс-директе, океан, огромный айсберг из голубого сала. По нему, как блохи (старрус), прыгают наши 7 объектов. Длинные затяжные прыжки с долгим зависанием в воздухе. Они ищут, ищут друг друга. (Слепые?) Наконец, находят: olo у всех (кроме Ахматовой-2) встают. Набоков пронзает Платонова, Платонов – Чехова, Чехов – Пастернака, Пастернак – Достоевского, Достоевский – Толстого, а тот, рыдая, – Ахматову. А она, L-позитно хохоча и dis-активно визжа, раскрывает свою мокрую раковину и писает на голубую кожу айсберга. И ее моча размывает голубое сало. Словно это простой лед.
Как? 88 % L-гармонии.
Спать дальше!
18 января
Пастернак-1.
Даю без комментариев. Потом узнаешь почему.
Сегодня невероятная погода, никогда в жизни не видел такой: бледно-голубое плюс-директно высокое небо с еле заметным изумрудным оттенком на западе, ослепительно холодное солнце, потрясающая видимость.
И –32 °C.
Но. Несмотря на мороз, дышится легко. Вышел ненадолго пострелять белых рябчиков. Сержант Прут объяснил мне, как пользоваться “Циклопом-238 МС”. Убойная штука, доложу тебе: мало того, что в прицел видно все как на ладони, оказывается, можно еще и регулировать силу заряда.
Начал с обыкновенной бессловесной пули, а закончил… бедные рябчики и вековая сосна, приютившая их.
Подошел – не поверил: щепки и белые перья на белом снегу. “Циклопом” можно спокойно прорубить просеку в нашей тайге до океана. А там угнать вонючий китайский флаер и долететь до твоих острых лопаток.
пастернак-1
Пизда
Взошла пизда полей
В распахнутом пространстве –
Пизда поводырей,
Печаль непостоянства.
Высок ее зенит
Над замершей землею,
Он в воздухе звенит
Консолью неземною.
Но час пизды лесов
Нависшей бомбой страшен,
Сурьмяной кровью сов
Ольховый лист окрашен.
С пиздою темных рек
Столкнулся мир спокойный,
Пизда немых калек
Сменить ее достойна.
Пиздою диких псов
Она неспешно станет,
Тугую завязь снов
Лучом тяжелым ранит.
В пизде подробных гор
Движенья ужас ожил,
Долин слепой простор
Лавиной потревожил.
Уставший слушать бор
Пиздой гнилых скворешен,
Как рыцаря убор,
На крепости подвешен.
Растет пизда домов,
Дворов и переулков,
Пизда литых мостов
И виадуков гулких.
Задумалась пизда
Полуприкрытых ставен,
Ее узор всегда
Тяжел и музыкален.
Рояль, как антрацит,
Застыл пиздою черной.
Он в сумраке блестит
Пюпитром непокорным.
Огонь какой пизды
Проступит новой раной?
От лезвия звезды
Он ускользнет, упрямый.
Взойдет пизда путей,
Раскроются бутоны,
Нет места для гостей,
Все полночи – бессонны.
Пизда больных ветров,
Оплавленных огарков,
Распиленных дубов
Пиздой накрытых парков.
P. S. Ты знаешь, я терпеть ненавижу русмат. Поэтому и не комментирую. Но что замечательно: Пастернак-1 – единственный из семи совершенно не изменившийся и не притронувшийся ни к интерьеру, ни к erregen-объекту.
Его тело лемура со спокойным благообразием выполнило скрипт-процесс, свернулось в белый клубок и впало в анабиоз. Что это значит, рипс нимада табень? Смотрел дважды по следам и по микрополям – все чисто. Пока не понимаю. Поэтому этот текст мне особенно близок.
Попросил полупьяного ефр. Неделина выбрать самого большого клон-голубка. Он уже гремит замком голубятни – и через пару минут пернатый монстр с этой капсулой в желудке полетит к тебе. Пожелай ему попутного ветра, рипс нинь хао.
Boris
20 января
Сегодня наступил красный день, которого я мучительно ждал с самого приезда.
ПРОСТАТА.
Воспылала, несмотря на жир ящерицы да-бйид. И несмотря на “Пять Хороших”. Во времена Ивана Грозного сажали не только на быстрый кол (смазанный бараньим салом), но и на медленный (сухой осиновый).
Если в первую ночь здесь я посидел на быстром, то теперь равнодушный и прекрасный Космос пересадил меня на медленный.
Боль такая, что я (о, ужас!) думаю об обезболивающем, покоящемся в желтых аптечках наших вояк.
Я старый и слабый байчи, раб своего гунмынь. Последняя надежда – прижигания. Попробую через полчаса.
История с последним объектом – Толстым-4 – отвлекает ненадолго от проклятой боли. Не знаю почему, но только этот случай из всех семи вызывает у меня спазм беспричинного смеха. Я смеюсь и сажусь на свои ладони, чувствуя свой красный ванвэй.
Толстой-4 весь процесс проплакал. Он писал и плакал, писал и плакал. К erregen-объекту он не прикоснулся вовсе. Зато сжевал стекла у двух керосиновых ламп, в результате чего они быстро выгорели и погасли. Хотя освещение его ничуть не беспокоило: он писал в темноте. Громадные веки его полиловели от потоков слез, фиолетовый нос напоминает клубень батата. В накопительный анабиоз он впал, стоя в углу и рыдая. В таком положении он застыл памятником самому себе.
Я жду от него не менее восьми (!) кг голубого сала.
толстой-4
XII
Сильные морозы, простоявшие с самого Рождества, отпустили скованную ими землю только к февралю.
Старый князь Михаил Саввич, проведший всю зиму в Поспелове, узнал про дуэль Бориса слишком поздно, когда рана сына уже затянулась, а вместе с нею затянулась и покрылась коркою вся история ссоры с Несвицким. Старик Арзамасов принадлежал к той редкой и ныне вымирающей породе светских львов, которые после десятилетий бессмысленного растрачивания душевных сил к преклонным годам вдруг начинают задумываться над своей бесполезной и пустой жизнью, не становясь от этого честнее к самим себе, а наоборот – впадая в самообольстительный обман к а к б ы проснувшихся людей.
