Он глухо засмеялся, нависая над ней на локте:
– Так я же и есть старый, вовремя недобитый сноб!
Марина снова потрогала шрамик на его подбородке:
– Неисправимый человек.
– Бэзусловно.
Он гладил ее волосы.
Несколько минут они пролежали молча.
Потом Валентин сел, протянул руку, нашарил сигареты на низкорослой индийской тумбочке:
– Котенок, а у тебя действительно никогда с мужчиной оргазма не было?
– Никогда.
Он кивнул, ввинчивая сигарету в белый костяной мундштук.
– А про меня и забыл, – тихо проговорила Марина, что-то наигрывая пальцами на его плече.
– Pardon, милая. Холостяцкие привычки… прошу…
Топорщась, сигареты полезли из пачки.
Марина вытянула одну.
Щелкнула газовая зажигалка, выбросив не в меру длинный голубой язык.
Прикурили.
Марина встала, жадно затягиваясь, прошлась по ковру и снова посмотрела на картину. Размытая женщина все еще поправляла волосы.
Сидя, Валентин поднял халат, накинул и с трудом оторвался от кровати.
– Уютный уголок, – Марина зябко передернула плечами.
– Милый, правда? – пробормотал Валентин, сжимая зубами мундштук и завязывая шелковый пояс с кистями.
– Да…
Она наклонилась и стала собирать свое разбросанное белье.
Валентин мягко коснулся ее плеча и, обильно выпуская дым, выплыл из спальной:
– Пошли обедать.
Стряхнув сероватый цилиндрик пепла в тронутую перламутром раковину, Марина натянула свитер, косясь на себя в продолговатое трюмо, стала натягивать трусики.
Слышно было, как в просторной кухне Валентин запел арию Далилы.
Марина достала из широкого воротника свитера свои волосы и босая побежала на кухню.
В прихожей она подфутболила свой слегка забрызганный грязью сапожок:
– Хей-хо!
Валентин, копающийся в недрах двухэтажного “Розенлефа”, оглянулся:
– Очаровашка… знаешь… – Он вынул на минуту мундштук и быстро заговорил, другой рукой прижимая к бархатной груди кучу вынутых продуктов: – Ты сейчас похожа на римлянку времен гибели империи. У нее семью вырезали, дом разрушен. Неделю жила с волосатым варваром. Он ей и подарил свою козью душегрейку. Так она и побежала в ней по раздробленным плитам Вечного города. Как, а?
– Вполне. Тебе пора в Тациты подаваться.
– Да ну. Не хочу в Тациты. Я б в Светонии пошел, пусть меня научат…
Мелкими шажками он добрался до широкого стола и резко наклонился. Продукты глухо посыпались на стол. Костяной мундштук вновь загремел о зубы:
– Светонии точнее их всех. Нигдо не здает жизнь двога дучше сеггетагя. Или повага. Садись.
Марина опустилась на скрипучий венский стул, распаковала желтую пирамидку сыра и принялась резать его тяжелым серебряным ножом.
Докурив, Валентин бросил сигарету в раковину, мундштук со свистом продул и опустил в карман халата:
– Его б гофрировать надо, по-хорошему…
– Перебьешься. Порезюкай колбаску лучше.
– Ну, chérie, что за жаргон…
– Какие ножи хорошие.
– Еще бы. Моего расстрелянного дедушки.
– А что, его расстреляли?
– Да. В двадцать шестом.
– Бедняга.
Марина разложила листочки сыра на тарелке.
Валентин с треском снял кожу с колбасы и стал умело пластать ее тонкими кусочками.
– Тебе повар “Метрополя” позавидует, – усмехнулась Марина, открывая розеточку с икрой. – Все-таки холостяцкая жизнь многому учит.
– Бэзусловно, – продолговатые овалы ложились на дощечку.
– Послушай, а что ж твоя домработница тебе не готовит?
– Почему не готовит? Готовит.
– А сейчас?
– Не каждый день же ей тут торчать…
– Она когда приходит?
– Вечером.
– Ну, ты ее, конечно, уже, да?
– Было дело, котеночек, было…
– Ну?
– Неинтересно. Закомплексованный советский индивидуум.
– Фригидна, что ль?
– Да нет, не в этом дело. Она-то визжала от восторга. Билась, как белуга, подо мной. Я о другом говорю.
– Дикая?
– Абсолютно. Про минет впервые от меня услышала. Сорок восемь лет бабе.
– Ну а ты бы просветил.
– Зайка, я не умею быть наставником. Ни в чем.
– Я знаю…
Марина помогла ему уложить колбасу на тарелку.
Валентин зажег конфорку, с грохотом поставил на нее высокую кастрюлю:
– Борщ, правда, варит гениально. За это и держу.
– А ей действительно с тобой хорошо было?
– Со мной? Котик, только ты у нас патологическая мужефобка. Кстати, поэтому ты мне и нравишься.
– Да кто тебе, скажи на милость, не нравится?! С первой встречной готов.
– Правильно. Я, милая, как батенька Карамазов. Женщина достойна страсти уже за то, что она – женщина.
– На скольких тебя еще хватит…
– Будем стараться.
– Тоже мне…
– Слушай, chérie, в тебе сегодня чувствуются какие-то бациллы агрессивности. Это что – влияние твоей экзальтированной любовницы?
– Кого ты имеешь в виду?
– Ну, эту… которая и не играет, и не поет, и не водит смычком черноголосым.
– Мы с ней разошлись давно, – пробормотала Марина, жуя кусочек колбасы.
– Вот как. А кто же у тебя сейчас?
– А тебе-то что…
– Ну, котенок, успокойся.
– А я спокойна…
Валентин снова открыл холодильник, достал начатую бутылку шампанского, снял с полки бокалы:
– За неимением Аи.
– Сто лет шампанского не пила.
– Вот. Выпей и утихомирься.
Слабо пенясь, вино полилось в бокалы.
Марина взяла свой, посмотрела на струящиеся со дна пузырьки:
– У меня, Валечка, сейчас любовь. Огромная.
– Это замечательно, – серьезно проговорил Валентин, пригубливая вино.
– Да. Это прекрасно.
Марина выпила.
– А кто она?
– Девушка.
– Моложе тебя?
