Когда он глядел на всё своё богатство, которое поместилось в один рюкзак и являлось на ближайшее время тем единственным, что даст ему возможность выжить одному, среди гор и камней, взгляд остановился на кобуре, и он вновь вынул пистолет. Осторожно, во избежание случайного выстрела, осмотрел его со всех сторон, относясь к этому предмету как к возможному добытчику пищи или если, не дай бог, встретится опасный зверь, как к защитнику его жизни. Георг даже не знал, как называется этот пистолет. На боковой стороне стояла печать «P 38», но ему это ни о чём не говорило. Быстро разобравшись с выбросом обоймы, он посчитал патроны: «Восемь. Восемь возможностей прокормиться или оборониться». Чтобы быть уверенным в умении применить его в деле, он снял предохранитель и, прицелившись в недалеко лежавший камень, подержал оружие на вытянутой руке, затем поставил на предохранитель и убрал его в кобуру. Так же внимательно изучил десантный нож, тут же испытав его действие. Он нарезал охапку свежих ветвей и уложил их подальше от воды на прогретом солнцем плоском большом камне. Камень накопит дневное тепло, а ночью будет отдавать его, тем самым Георг сможет хотя бы несколько часов после захода солнца спать на тёплой подстилке. Разрезав ножом влагонепроницаемый конверт, вынул из него несколько с двух сторон напечатанных листов и карты со схемами продвижения экспедиции. К прочтению секретных инструкций по миссии на Тибет у него не было никакого интереса, а вот карты оказались как раз кстати. Читать их Георг умел очень хорошо, да и помечены они были достаточно наглядно и понятно. Через несколько минут он разобрался, где располагаются квадрат их запланированной высадки и примерное место его настоящего местонахождения. Очень хотелось есть, но внутреннее состояние страха сбивало аппетит, и, сжевав лишь полкусочка хлеба, он вновь сложил всё в рюкзак, выдвинулся из-под куста на освещённый солнцем большой валун, лёг на спину и, прикрыв глаза, попытался отдохнуть. Он не чувствовал физической усталости, нервная система была ещё настолько заведена, что не давала ему возможности обращать внимание на себя, внешнего. Адреналиновый шок, полученный ночью, отпускал, и в голову стали прокрадываться мысли о неизвестности даже завтрашнего дня. Представив перед собой карту мира, он посмотрел на ней туда, где находился Гейдельберг, и протянул мысленную линию до территории нескончаемых гор, того места, где он находился на пересечении Памира и Гималаев. Тысячи километров гор, а он один с рюкзаком. Абсолютно один.
Перед глазами встала картинка произошедшего ночью. Остановившийся, освещённый прыгающим пламенем зажигалки, мёртвый взгляд Менке, торчащая кость переломанной ноги, стрельба. Все эти события пришли в его жизнь внезапно. Он не мог представить себе подобного сценария своей жизни даже вчера в самолёте, перед выброской. Он лежал и думал, что стал невольным участником тайного эксперимента по выживанию в экстремальных условиях. «Почему Шелленберг на прощание сказал: «Прошу тебя. Останься жив»? Он как будто знал всё наперёд?» Вспомнив, о возможной погоне, он резко сел и вгляделся вдоль ущелья в неповторяющийся каменный рельеф, пытаясь рассмотреть мелкие детали, которые обманывали его зрение. Ему казалось, что вдали двигались тёмные предметы. Он закрывал глаза, затем глядел вновь, но двигались уже совсем другие предметы. Сердце забилось быстрее. Георг вновь сполз под куст и, притаившись, подтянул к себе ремень, вынул из чехла половину бинокля и стал осматривать пространство. Камни, камни, небо, камни. Никакой движущейся цели он не определил, тем более с повреждённым фокусировочным кольцом было сложно настраивать резкость: «Уходить или остаться? Вроде погони не видать. А может, может, они затаились за камнями?» И вновь забилось сердце, и вновь он приложил оптику к глазу, пытаясь высмотреть меж камней его возможных преследователей. По всей логике, его должны были преследовать: «Если они нашли мёртвого Менке, то по вытряхнутому рюкзаку поймут, что был ещё один, который ушёл».
Быстро вынув из рюкзака карту, он внимательно изучил ущелье, в котором остался лежать Менке. «Я не закрыл ему глаза. Я должен был закрыть ему глаза», – вспомнил Георг, продолжая изучать возможные направления в ущелье. Возможный путь был лишь один – к реке, а дальше вдоль по ущелью. До большой развилки, по примерным подсчётам, было ещё как минимум два, а может, три дня ходьбы. Желательно было бы, конечно, не теряя времени, идти, но начинало темнеть: «Если они с собаками, то хоть где найдут». Он вновь прочесал своим моноклем возможный путь преследователей и, в очередной раз не обнаружив ничего подозрительного, аккуратно уложил вещи в рюкзак и пошёл к большому камню, где была приготовлена подстилка из веток. Подложив под голову рюкзак, он подгрёб мягкие, сочные, нагревшиеся на солнце ветви под спину и прикрыл глаза. Под рукой, прикрытые ветками, лежали нож и пистолет. Полежав пару минут, он обдумывал путь, который выведет к поперечному ущелью, по которому можно будет двигаться вдоль реки на север или на юг, но без воды: «С двумя фляжками далеко не уйдёшь. Горных рек много, когда вода не нужна, но если она кончится, то ни реки, ни ручейка не найдёшь».
С этими мыслями Георг провалился в сон. Ему снилось много снов. Габриэла, едущая на велосипеде по тенистой липовой аллее. Отец и мама, оба здоровые и весёлые. Они сидели на лавочке у дома дяди Вольфхарта в Роггове. Самолёт, летевший над пустыней, и лебединый клин, улетающий вдаль на север.
20
Ночь прошла быстро. Открыв глаза, он увидел над горами розовеющее зарево и даже не понял, спал ли он. Вчерашняя усталость унесла его в глубокий сон, дав телу отдохнуть и набраться сил. Глядя перед собой в начинающее светлеть небо и осознав, где и почему он сейчас находится, он вновь заплакал, а в горле появился горький, давящий ком. Ущелье ещё было покрыто тьмой и не просматривалось, но нужно было идти. Нужно было уходить от того места, где, как он всё ещё думал, его могут преследовать. Вытерев глаза и спрыгнув на землю со своего спального места, Георг умылся холодной речной водой, напился, наполовину наполнил одну фляжку водой, вскинул на плечи рюкзак, подошёл к камню, на котором спал, и вынул из-под примятых ветвей нож и пистолет. Держа их в руках, он глядел на эти чуждые уму предметы, которые он не хотел иметь при себе, но ситуация вынуждала. Перед уходом он сбросил ветви в реку, которая мгновенно смыла следы его присутствия, и двинулся в путь.
Для того чтобы точно определить место своего нахождения, на протяжении двух дней он регулярно заглядывал в карту и ждал поворота реки на север. К вечеру третьего дня он вышел к развилке реки, где основное русло действительно резко поворачивало на север, с юга в русло впадал небольшой ручей, а ущелье осталось позади. Перед ним раскинулась широкая долина, и он непроизвольно вдохнул полной грудью воздух. До впереди лежащего хребта, на глаз, было километра три. Вся залитая густым светом заходящего солнца равнина распрямила затерявшегося в неизвестности путника; он чувствовал себя выпущенным из тюремной камеры. Три дня в узком ущелье, неизвестность и страх перед своим будущим ссутулили вынужденного странника. За всё время пути не встретилась даже мышь, не говоря уже о людях. А так хотелось встретить какого-нибудь местного жителя и узнать о лучшем пути. Но пути куда? Он не знал, куда идти лучше и безопаснее. Он так же не знал, сможет ли когда-либо вернуться в Гейдельберг, «да и будет ли он ещё? Если война вернётся домой, одному богу известно, во что превратится моя страна».
