Георг почувствовал крепкую, настоящую зацепку, по которой он сможет добраться до завершения своего исторического расследования. «Почему человек не воспринимает истину сразу? Почему он теряет время, прослушав или проглядев её? Может быть, для того, чтобы вернуться и пройти путь осознанно? Боже мой, сколько я потерял времени, изучая кем-то нарисованные карты в различных исполнениях, а может, и с различным умыслом. Как этому доверять? Как должен историк доверять тому, что кто-то создал в своих интересах или на заказ? Что карты, то и летописи. В слове нужно искать историю! Вот, к примеру, «из земли вышло, в землю и уйдёт». Раз род Никлота на русские земли ушёл, значит, из них он когда-то и вышел. Всё возвращается на круги своя. И написание нашей родословной это хорошо подтверждает». Порассуждав и сделав выводы, Георг решил в будущем подходить к изучению исторических вопросов через слово, которое ему предстояло познать. Слово того народа, который уже несколько веков подряд, а также в данный момент пытается уничтожить следы, связывающие его историческими и языковыми корнями с его предками, славянами.
Через того же профессора Шахермайера Георг нашёл множество старинных русских книг, написанных на церковнославянском, а также старинные учебники по старославянской буквице, которые Шахермайер достал по знакомству, в каком-то архиве, и сказал, что возвращать не нужно. Это был лучший подарок, какого желал себе Георг. Он стал интенсивно изучать этот древнейший, образный вид письма, как восприятия мира и Вселенной. Это поражало его своей бесконечностью и позволяло делать исторические, но прежде всего этнографические открытия единства языка немцев, поляков, датчан, не говоря уже о восточно- и юго-восточных славянских народах. Единый в прошлом язык, как фундамент для надстройки культуры и быта всех народов Европы и России, которая в совсем ещё недавнем прошлом называлась Тартарией, восхищал ненасытное познанием истории сознание Георга. Он был переполнен эмоциями от новых открытий, которые абсолютно логично складывались в общую картину. Но не мог об этом говорить. Он не мог себе позволить говорить об этом, даже с друзьями, так как эти его мысли и выводы полностью противоречили текущей линии сотворения истории великой Германии. Тогда он решил всё излагать на бумаге для себя и для дяди Вольфхарта, которому он пообещал разобраться и выяснить прошлое своего рода. Ему было жаль, завтра уезжая в неизвестность, оставлять столь огромный труд, на создание которого он потратил не один год. Георг завернул старинную родословную тетрадь в несколько свежих газет и, открыв свою собранную походную сумку, аккуратно спрятал свёрток меж личных вещей. Затем, сложив все материалы в несколько больших, тяжёлых стопок, он связал их верёвкой, обернул бумагой и, написав на них: «Габриэла, пожалуйста, сохрани на будущее», оставил лежать на своём письменном столе. Ему оставалось лишь надеяться, что в случае его невозвращения рано или поздно она начнёт разбирать его вещи и, прочитав написанное, сохранит столь важные рукописи учёного, историка-слависта, её мужа, Георга Хайденкампа. Открылась дверь, и в комнату вошла его красавица, ненаглядная Габи:
– Ты уже дома? Так рано? Я не знала, что ты вернёшься раньше. Что-то случилось? Что за сумка? Ты собираешься уезжать? – засыпала его своими женскими вопросами, не дав ему возможности отвечать последовательно, Габриэла.
– Ты знаешь, я должен тебе что-то рассказать. Да. Я должен буду завтра уехать, даже не знаю, куда и на какое время.
Выпалив все вопросы, Габриэла вышла из комнаты, как будто не собиралась слушать ответы на них. Георг пошёл за ней, на ходу рассказывая о произошедшем с ним сегодня. Она, молча переодеваясь в домашнюю одежду, стоя к Георгу спиной, давала ему понять, что слышит его, но не очень сильно интересуется тем, о чём он говорил.
– А я у родителей была, – перебив рассказ Георга, произнесла Габи. – Ты знаешь, папа вновь предложил мне войти в его банковское дело. Он хочет, чтобы это осталось семейным предприятием, и считает, что мне необходимо постепенно вникать в дела. Я бы очень хотела. Особенно в последнее время я поняла, что мы с папой совершенно одинаково думаем. И мне стало нравиться то, чем он занимается. Что ты скажешь?
Георг стоял в дверном проёме позади своей красавицы Габриэлы, взирал на неё и восторгался её красивым телом. Он не хотел думать о том, что завтра уедет и очень долго, а может, и больше никогда не увидит её. Медленно подойдя к ней, не переставая что-то говорившей и копошащейся в платяном шкафу, нежно обнял её за талию, прижал к себе и тихо прошептал ей в ушко слова любви. Габриэла спокойно освободилась из его объятий, повернулась к нему лицом и холодно произнесла:
– Я знаю, дорогой, что ты меня любишь. Ты ведь мне об этом каждый день говоришь. А что ты скажешь о предложении моего папы?
Затем вновь отвернулась и, накинув на плечи лёгкий домашний халат, не дожидаясь ответа на вопрос, вышла, оставив Георга стоять одного посередине комнаты.
– Да ради бога. Почему я должен иметь что-то против ваших общих с твоим отцом интересов? Если желаешь и тебе это нравится, то делай это. Более того. Мне кажется, что ты спрашиваешь меня просто формально. Решение уже принято господином Бауманном. Не так ли? – спокойно, слегка повернув голову в сторону ушедшей Габриэлы, сказал Георг. Она тут же вернулась в комнату и в тоне претензии спросила у мужа:
– Почему у тебя сегодня такое плохое настроение?
– Габриэла! Я завтра утром уезжаю. Не знаю, куда и на какой срок. Сказали, что, возможно, надолго, – немного помолчав, глядя жене в глаза, надеясь найти в них возможное удивление или расстройство от услышанного, ноне увидев ни того, ни другого, добавил: – Я думаю, навсегда. У меня предчувствие такое.
Помолчав некоторое время, она отвела взгляд и произнесла:
– Ну вот, наконец-то ты попал в большую и долгую экспедицию. Я рада за тебя. А пока ты будешь в отъезде, я смогу с головой погрузиться в банковские дела. Папа сказал, что он постепенно будет мне всё объяснять, дело ведь такое, серьёзное. С налёта такими делами не занимаются. Деньги любят покой. Так папа всегда говорит.
– А тебе не интересно?.. Да что там. Ладно. Всё понятно. Тебе вообще больше ничего не интересно. Габи, давай поговорим. Пожалуйста, давай поговорим о нас. Ведь в последнее время нас, тех, которые были ещё год назад, не стало. Мне кажется, что нас больше нет. Нет этого восторга, этого взрыва, этой сказки. Нет даже привычки друг к другу, которая появляется у некоторых семейных пар после долгих лет совместной жизни. Знаешь, что это? Это когда о любви уже забыли, а раздельно жить не хотят. Вот и живут друг с другом по привычке. Но ведь и этого у нас нету. Куда всё делось? Куда всё делось за такое короткое время? Три года! Ведь это, по отношению ко всей жизни, ещё медовый месяц. А у нас конец. Что случилось? Я уезжаю. Говорю тебе, что, возможно, навсегда, а ты решила проблему с пользой. Будешь заниматься банковскими делами с папой. Ну что ты плачешь? Я ведь не хотел тебя обидеть. Прости.
Опустив глаза в пол, Габи громко всхлипывала, утирая слёзы. Георг, тут же обняв, прижал её к себе и, наслаждаясь запахом её волос, глубоко вдохнул, также пытаясь успокоить себя.
