– Калли, по-моему, он все-таки хороший в глубине души. – Гидеон тряхнул гривой черных волос, думая о загадке, которую представлял собой его кузен и… ну да, его друг.
– По-моему, тоже. Может быть, леди Виржиния в конце концов была права насчет него.
– Почему ты решила, милая, что она относилась к Джеймсу по-особенному? – рассеянно спросил он, стараясь не смотреть на нее слишком пытливо и забыть о сильном взаимном желании – оно снова стало невыносимым, хотя еще не объявляли, что ужин подан, и их отсутствие на празднике в их честь стало бы слишком заметным и невежливым.
– Потому, разумеется, что его она оставила под конец. Она начала с лорда Фарензе, очевидно, потому, что он наименее упрямый из всех упрямых Уинтерли, и двигалась дальше, пока не наткнулась на самый крепкий орешек из всех. Она говорила тебе, что его судьба зависит от тебя?
– Наверное, ты в самом деле ведьма, если знаешь об этом куске из ее завещания. Я что, разговариваю во сне?
– Только не о Джеймсе Уинтерли, к моей большой радости, – усмехнулась она, притворно скромно глядя на него.
Неужели он в самом деле разговаривает во сне?
– Не нужно было жениться на романистке, – ответил он.
– А мне кажется, что нужно. Подумай о том, как это когда-нибудь оживит нашу скучную жизнь в роли хозяев этого замка, – заметила она, намекая на самые разные сценарии, которые вплетались в ее самые необузданные фантазии, способные придать изюминку их семейной жизни. – О, Гидеон, не отвлекай меня! Дедушка ни за что не простит нас, если мы сегодня не позволим носиться с нами, как со знаменитостями.
– Думаешь, кто-нибудь из них будет шокирован? – спросил он, обводя жестом собравшихся Уинтерли, Бенбергов и Сиборнов: гости разбились на пары; казалось, все их внимание так же поглощено своими супругами в лучших вечерних нарядах, как она была поглощена Гидеоном. – По-моему, сегодня никто не засидится за столом допоздна.
– Согласна с тобой, и ты был прав, Гидеон…
– Конечно, – перебил он ее, пародируя тон адвоката.
– Я собиралась сказать, что ты прав относительно своих друзей и всех своих тайных родственников. Они мне нравятся, тем более что все они влюблены в своих жен. Даже леди Фрейя Сиборн как будто больше интересуется собственно своим мужем, чем тем, кто в какой постели был зачат; я слышала, что ее брат очень высокомерен.
– Она милая девушка и совсем не заносчива, ведь ей удалось приручить Ричарда Сиборна! Кроме того, она обладает исключительным вкусом в одежде. – Он метнул пылкий взгляд на платье жены, которое так искусно сшила присланная леди Фрейей портниха, – мерцающее розовое платье, которое так хорошо оттеняло сливочную кожу Калли и ее почти прирученные черные волосы и лучистые карие глаза; благодаря искусному вырезу и складкам платье подчеркивало ее тонкую талию и женственные изгибы. Оно явно пришлось по вкусу Гидеону. – Ты в самом деле прекрасно выглядишь, милая, – добавил он, не сводя пылающего взгляда со знаменитой подвески с бриллиантами и жемчугом, которую наследник Лорейна всегда дарил своей невесте накануне свадьбы. Судя по блеску в его серо-зеленых глазах, она поняла: он предпочитает, чтобы на ней, кроме этой подвески, ничего не было.
– Прекрати, Гидеон! Предупреждаю: если не будешь вести себя как следует, я долго не выдержу.
– Калли, я вел себя как следует много лет, и смотри, до чего дошел. – На миг в его взгляде отразились все прошедшие годы, а ее глаза наполнились слезами при мысли о суровом испытании, которому она подвергла их обоих.
– Зато теперь мы здесь, – робко произнесла она, как будто не вполне уверенная, достаточно ли этого за девять лет мучительного самоотречения.
– Значит, ожидание того стоило – каждое мучительное мгновение, – отозвался он куда более весело.
– Верно, но, по-моему, Гидеон, я снова жду ребенка, – прошептала Калли.
Она несколько дней собиралась сообщить ему новость, но не находила времени: они были так заняты любовью, что она забывала обо всем, кроме него. Или, если быть абсолютно честной с самой собой, как только она это ощутила, тяжелые воспоминания прошлого перестали преследовать ее.
– Знаю, – ответил он так тихо, что она скорее прочла это по его губам, чем услышала.
Конечно, он сразу все понял, да и как могло быть иначе?
– Ты ничего мне не говорил, – так же неслышно произнесла она, вспоминая, как они занимались любовью все прошедшие недели, заново узнавая друг друга – телесно и духовно, – и поняла, как она глупа. – Конечно, ты наверняка все понял. Ведь мы с тобой уже не неопытные юнцы.
– Я почувствовал, – был ответ.
Она поняла, что он имеет в виду не только то, что у нее набухла грудь, и даже не то, что ей время от времени приходилось вскакивать из постели и убегать, чтобы сделать свои дела в ночной горшок.
– Ты не возражаешь? По-моему, нам следовало быть более осторожными.
– Я не мог, Калли, – хрипло признался он, как будто в нем существовал какой-то изъян, который выражался в том, что он так пылко ее хотел, ведь им нужно было срочно возместить отсутствие любви за девять прошедших лет. – Стоит мне лишь посмотреть на тебя, и вот я тебя уже хочу. Нет, не совсем так. Я хочу заниматься с тобой любовью до тех пор, пока весь окружающий мир не исчезнет и не останемся только мы с тобой. Мне не нужно даже смотреть на тебя… По правде говоря, любимая, я снова забыл, что должен бережнее относиться к тебе, и мне очень жаль.
– А мне нет. – Она немного обиделась; получается, он считал, что она не хочет больше детей, во всяком случае, сейчас. – Я хочу этого ребенка, Гидеон.
– И я хочу, но тебя я хочу еще больше.
Она погладила его по упрямому подбородку.
– Мне все равно, кто что скажет, Гидеон! На сей раз я хочу, чтобы ты был со мной, когда настанет срок. Почему тебя не пускают, ведь каждый из нас вынужден был в прошлый раз мучиться по отдельности?
– Сам не знаю, любимая, есть ли закон, по которому муж не может видеть, как его горячо любимая жена рожает их общего ребенка.
– Значит, обойдемся без законов. Больше всех во время родов я хочу видеть рядом только тебя. Это наша семья. По-моему, мы оба имеем право решать, как это должно произойти.
– Если не возражаешь против того, чтобы я хватал всех докторов и повивальных бабок, каких удастся найти поблизости, чтобы они успокаивали мне нервы, – тогда да, миледи, я согласен.
– Ну и хорошо. Какой смысл считаться венцом творения, если иногда не вводить собственные правила?
– Никакого, моя Каллиопа. – Он нехотя отвел ее ладонь от своего лица – уж слишком откровенно она его гладила. – И не забывай, что тебя назвали в честь богини, хорошо? – Он взял ее руку, перевернул и поцеловал в ладонь, наказывая за то, что она так его заводит не в то время и не в том месте.
– А еще лучше, если я сейчас снова упаду в обморок. Тогда тебе придется нести меня на руках наверх и сидеть со мной, чтобы убедиться, что со мной все в порядке… Хочешь, любимый?
