— Я снова настаиваю на том, что необходимо послать гонца в Новгород, — сказал Яким Влункович, встретившись взглядом с Иванко. По досадливой гримасе посадника было видно, что у него уже был разговор с тысяцким на эту тему. — Сил у нас мало, а нехристи всё едино прорвутся в Торжок с помощью негасимого огня. Без подмоги из Новгорода нам долго не выстоять.
— Кого послать-то? У нас каждый ратник на счету! — хмуро обронил Иванко, отодвигая тарелку с недоеденной кашей. — К тому же татары плотно Торжок обложили, ни одной лазейки не оставили. Вокруг нашего града частокол стоит и конные дозоры нехристей повсюду.
— Со стороны Тверцы частокола нет, — промолвил Яким Влункович. — Однажды ночью мы этим воспользовались и прорвались к самому Батыеву стану. Вот и гонец наш может проскользнуть ночью мимо татарских караулов по льду Тверцы.
Иванко с сомнением покачал головой, взглянув на Михайла Моисеевича. Тот не замедлил высказать своё мнение:
— Коль Ярослав Всеволодович уже пришёл с полками из Поднепровья, он и так на мунгалов выступит. Но ежели ещё не добрался до Новгорода князь Ярослав, то без него новгородцев на рать не поднять. Даже десяток наших гонцов сделать это не смогут.
— И всё же я настаиваю на своём! — упрямо произнёс Яким Влункович. — Враг, осадивший Торжок, слишком силён. Сегодня нашим ратникам удалось выбить мунгалов из города и кое-как залатать пролом на южном валу, а что будет завтра? Новые проломы могут появиться на любом другом участке городской стены, татары хлынут в эти бреши, как муравьи, и просто задавят нас числом!
— Ты прав, конечно, — вздохнул Иванко, обращаясь к тысяцкому. — Имея камнемёты и негасимый огонь, татары рано или поздно сокрушат наши деревянные стены. И ледяной покров их не спасёт. Гонца за подмогой слать необходимо, но кого послать? Дело это крайне опасное.
— Да вот хотя бы Тереха, — предложил Яким Влункович. — Терех уже выказал нам свою ловкость и храбрость. Думаю, он годится для такого дела.
Услышав такое из уст тысяцкого, Терех аж поперхнулся медовой сытой. Закашлявшись, он протестующе замахал руками, давая понять всем присутствующим, что такое ему не по плечу.
Глядя на Тереха, на его растерянно-возмущённое лицо, Иванко и Михайло Моисеевич дружно рассмеялись. Не удержался от улыбки и Яким Влункович.
Неожиданно дверь распахнулась и в трапезную вбежала Беляна, облачённая в мужскую одежду, в кольчуге, шлеме, с мечом на поясе и со щитом на левой руке.
— Беда, посадник! — с порога выпалила Беляна. — Татары закидали камнями западную стену, пробив в ней несколько брешей. В один из проломов нехристи забросили сосуд с огненной смесью, так что в том месте вспыхнул сильный пожар.
Яким Влункович вполголоса выругался, бросив быстрый взгляд на посадника, как бы говоря тому: «Ну вот, сбываются мои опасения!»
Терех налил в кубок квасу и дал Беляне напиться, видя, что она тяжело дышит после стремительного бега.
Осушив кубок, Беляна бессильно опустилась на скамью, прислонив к стене тяжёлый щит.
— Это ещё не всё, — промолвила она, снимая с рук перчатки. — Камнями из катапульт убило Труна Савельича и рыжего Трифона. Их тела лежат в Супоневской башне на нижнем ярусе.
Терех внутренне вздрогнул, услышав о смерти Труна Савельича. Желая спасти своего благодетеля от неминуемой гибели в сече с татарами, Терех доверил Труну Савельичу охрану западной стены. Однако смерть настигла-таки кснятинского торговца и там.
— Вот, нехристи проклятые, и пожрать спокойно не дадут! — сердито обронил Иванко.
Отправив Якима Влунковича тушить пожар на западной стене и собирать ратников для отражения возможного натиска татар со стороны оврага, Иванко велел своим гридням привести из подвала пленного татарского военачальника.
— Сейчас мы выведаем у этого нехристя всё о расположении татарских становищ и о размещении ночных дозоров, — сказал Иванко, поставив два стула посреди трапезной.
На один из этих стульев посадник сел сам, на другой уселся Яков, успевший переодеться в чистую льняную рубаху и белые полотняные порты.
Михайло Моисеевич сел на скамью у окна. Терех и Беляна сидели за столом за спиной у Иванко и Якова. Сняв с себя шлем и плащ, Беляна с жадностью набросилась на еду, поскольку была голодной с самого утра. Терех же в мрачной задумчивости грыз тонкую куриную косточку. Его снедало опасение, что в конце концов именно он окажется тем гонцом, на которого посадник и тысяцкий возложат невыполнимую задачу ночной порой ужом пробраться между татарскими дозорами и как можно скорее достичь Новгорода.
Двое плечистых дружинников в кольчугах и шлемах приволокли в трапезную низкорослого татарина со связанными за спиной руками. Пленник был ранен в левое бедро, поэтому заметно хромал и морщился от боли. Его рана была замотана тонкими льняными лоскутами прямо поверх штанов. Повинуясь жесту посадника, гридни усадили пленника на табурет и отошли к дверям.
Иванко с нескрываемой неприязнью разглядывал связанного степняка, облачённого в длинный стёганый халат с разрезами вдоль бедра, с поясом и застёжкой на правом плече. На ногах у пленника были замшевые короткие сапоги без каблуков с загнутыми носками. Шлем и доспехи были сняты с татарина слугами посадника, их же заботливые руки наложили повязку на его рану.
Лицо пленника было тёмное от загара, с низким скошенным лбом, широким приплюснутым носом, с глазами-щёлочками, над которыми нависали густые чёрные брови. Волосы пленного степняка были черны как вороново крыло. С висков у него свешивались две тонкие длинные косы, вся остальная грива была стянута на затылке бечёвкой, образуя густой хвост. Пленник был уже немолод, на лбу, на щеках и в уголках глаз у него залегли глубокие морщины. В редких усах и еле заметной бородке были видны седые волоски. Внешний вид этого степняка говорил о том, что он всю жизнь провёл в походах, багровые рубцы от затянувшихся ран виднелись у него на жилистой шее, на угловатых скулах, на носу и над верхней губой.
Узкие тёмные глаза пленника взирали на находившихся в трапезной русичей с настороженным любопытством и без малейшей робости. Было видно, что этот степняк привык повелевать и не страдает недостатком мужества.
— Спроси у этого нехристя, как его зовут и сколько воинов было под его началом, — глянув на Якова, проговорил Иванко. При этом он брезгливо поморщился, поскольку от пленника сильно пахло лошадиным потом, дымом костров и грязными овчинами.
Яков обратился к пленнику по-татарски, старательно выговаривая слова.
Выслушав Якова, связанный степняк тряхнул своими косами и, засмеявшись, что-то гортанно промолвил.
Поскольку Яков, сдерживая в себе закипающий гнев, опять заговорил с пленником, не переведя на русский его уже прозвучавшие слова, Иванко пожелал узнать, что же тот ответил ему.
— Что развеселило этого ублюдка узкоглазого? — допытывался посадник.
— Он сказал, что ничего нам не скажет, — кивнув на пленника, проговорил Яков. — А развеселило его то, что я знаю язык мунгалов. По его словам, русичи отныне являются рабами татар, а рабам полагается знать язык своих господ.
