— К боярину по срочному делу.
— Чего?! — возмутился голос по ту сторону высоченного тына. — Какие дела среди ночи?
Человек с улицы проговорил почти в щель забора:
— Из Пскова...
На собак тут же цыкнули, и калитка ворот приоткрылась:
— Заходи. Никто тебя не видел?
Псковитянин помотал головой:
— Нет, кажись...
По двору мотался огромный злющий пёс, но воле открывшего калитку подчинялся беспрекословно, отошёл в сторону и смотрел, готовый броситься и разорвать в одну минуту. Терем стоял уже совсем тёмный, только в одном из окошек едва теплился огонёк свечи. Впустивший псковитянина человек, видно, очень хорошо знал все закоулки дома, быстро повёл ночного гостя по переходам, светя, правда, только себе под ноги единственной свечкой. Псковитянин в полутьме едва не упал на ступеньках и не сшиб лбом низкую притолоку горницы, в которую в конце концов вошли.
— Постой тут! — приказал человек и исчез за дверью, унеся свечу. Псковитянин остался один в полной темноте. Он уже давно пожалел, что поехал выполнять такое опасное поручение, больше не хотелось никаких денег, лишь бы живым вернуться. И чего этим боярам не хватает? Вон у этого какой двор, сколько всего настроено, хоромины такие, что полгорода поместится, а всё мало... И их посадник Твердило Иванкович такой же. Жил бы себе и жил, так нет, с немцами связался, теперь дрожит за свою шкуру не только перед своими псковичами, но и перед рыцарями. Ни те, ни другие его шкуру в случае чего беречь не будут.
Псковитянин так задумался, что не сразу услышал, что по переходу кто-то идёт. Шли тихо, так же тихо распахнулась на обильно смазанных петлях дверь, в горницу шагнул высокий старик, следом за ним тот, что привёл сюда гостя. Он поставил свечу в глиняную подставу, чтоб не капала куда попало, поклонился и вышел.
Старик прошёл к стоявшей у небольшого окна лавке, сел, внимательно оглядел псковитянина и почти зло спросил:
— Ну?
Тот чуть замялся, потом ответил:
— Мне бы боярина Онания...
— Я боярин. Чего надо?
Видя, что псковитянин сомневается, он хмыкнул:
— Твердило, что ли, прислал? Давай сюда, что передал.
Всё так же неохотно псковитянин вложил в большую жилистую руку свиток. Боярин развернул, поднёс к свече, долго вглядывался. Псковитянин понял, что Онаний не слишком хорошо разбирается в грамоте, читает не споро. Глаза боярина вдруг блеснули из-под нависших бровей:
— Грамоту разумеешь?
Сам не зная почему, псковитянин вдруг отрицательно покачал головой. Почему-то ему не хотелось читать новгородцу написанное. Он никому не говорил, что грамотен, меньше знаешь, дольше живёшь, так любил повторять его отец. Даже посаднику Твердиле Иванковичу не сказал, может, потому и отправил его посадник с таким поручением. Если бы знал, что грамотен, не рискнул бы.
Боярин снова уставился в написанное. И вдруг псковитянин заметил, что он не читает, а просто разглядывает, причём не грамоту, а его самого. Онаний сидел так, чтоб в тени не видно было его лица. «Проверяет», — усмехнулся гонец. Пусть себе, только бы уйти отсюда скорее, даже в ночь, только подальше от бешеных псов во дворе и от злых глаз их хозяина. Не выдержав, гонец спросил:
— Отвечать станешь, боярин? Или я пойду?
— Куда? — хмыкнул тот. — Ночь на дворе.
Псковитянин вдруг разозлился:
— Так что, я до утра перед тобой столбом стоять буду?! Устал с дороги.
Колючие глаза снова принялись ощупывать его лицо:
— Где до самой ночи был? Небось давно в город пришёл?
— Нет, едва успел, чтоб ворота не закрыли.
— Всё одно, давно уже!
— А на твоём дворе что, написано, что он твой?! А хоть и писано было бы, я читать не умею.
— А как нашёл?
— Во Пскове рассказали, чтоб не плутал. Только одно дело не плутать днём, а совсем другое ночью. Боярин, я и правда пойду.
— У тебя есть кто в Новгороде?
Псковитянин помотал головой:
— Родных нет, а знакомый есть один. Может, найду... А нет, так где в другом месте переночую. Правда устал...
Наконец Онаний сжалился:
— У меня переночуешь, утром ещё расскажешь про посадника и то, как шёл.
— Кто шёл? — насторожился псковитянин.
— Ты шёл! — снова вперился в него взглядом Онаний.
«Ой-ой», — подумал гонец, но возражать не стал.
Утром, не успели поговорить, как вдруг загудел вечевой колокол. Боярин вскинулся:
— С чего бы?
Но поспешил, без него вече не должно пройти, мало ли что князь новое придумает. Стоило Онанию уйти, немного погодя во двор вдруг влетел княжий дружинник, за спиной ещё пятеро.
— Живо гостя, что ночью пришёл за боярином!
Верный пёс Гостята замотал головой: разве можно без ведома хозяина признавать, что был такой гость вчера:
— Какие гости, что ты?! Мы ночами спим, а не гостей принимаем.
Дружинник наступал грудью, оттесняя Гостяту к стене:
— А лгать княжьему человеку станешь, самого туда потащу! Говори, где тот гость!
— Ушёл, вот те крест ушёл! Да и был-то по ошибке, шёл к боярину Колбе, а попал к нам. Переночевать пустили, не гнать же ночью со двора? Но утром сразу и ушёл. У Колбы ищите. — Гостята был очень доволен придуманной ложью.
— Бога ты не боишься, тать поганый!
Чтобы отвлечь дружинника от опасной темы, Гостята сделал вид, что обиделся на татя. Но тут псковитянин сообразил, что теперь ему живым не уйти, если дружинники заберут его с собой, то, может, ещё и спасётся, а вот этот сморчок точно прикажет жизни лишить, чтоб не оставлять свидетеля. Осознав, что это его последняя возможность спастись, псковитянин крикнул в маленькое оконце клети, в которой просидел под замком всю ночь:
— Здесь я! Заперт только!
— Открывай! — показал на замок дружинник.
Гостята округлил, сколько смог, свои маленькие поросячьи глазки:
— Ах ты тать-душегуб! Его накормили, напоили, спать положили, а он ещё и в клеть воровать полез?!
— Открывай, открывай, — поторопил его дружинник — Князь сам разберётся, что за воры у тебя запертыми сидят и что за гости по ночам ходят.
К вечевому помосту, не спеша, подходили бояре, несмотря на тёплую погоду, в богатых шубах, шапках, с посохами. Важные... Перед ними расступались, Новгород город хоть и вольный, но боярство почитает, всё же у них власть повседневная, у них закрома новгородские. Конечно, чтят не так, как в других городах, в глаза не заглядывают и шапки не ломают, но и путь не заступают. Бояре идут!
