Владыко поднял седую голову, глянул на притихших новгородцев и вдруг громко на всю площадь крикнул:
— Слава князю Александру Невскому!
Толпа подхватила с рёвом:
— Слава!
Князь поднялся с колен, повернулся к новгородцам, стоял, опершись на боевой меч, с глазами, полными счастливых слёз. К нему пробрались мать и жена. Как ни плотно стоял народ, а старую княгиню с молодой пропустили, перед ними расступались, низко кланяясь. Шли две самые дорогие женщины для князя-героя. Одна родила его сама, другая родит ему сыновей.
Феодосия обхватила голову сына обеими руками, прижалась к его лбу, зашептала:
— Спасибо, Саша, спасибо, родной! И от Новгорода спасибо, от всех матерей, что сберёг их детей, и от меня самой, что себя сберёг!
Княгиня Александра просто прижалась к долгожданному мужу и молча глядела снизу вверх в его такое родное и любимое лицо.
А Новгород снова кричал, славя своих героев.
С того дня за ним закрепилось это прозвище — Невский, с ним князь Александр Ярославич вошёл в историю на веки вечные.
Князь появился в своём тереме только к вечеру. Он сам убедился, что все прибывшие в порядке, что погибших отнесли к Софии, чтобы на следующий день похоронить с честью, потом ещё долго говорил с владыкой, рассказывая о встрече со шведами.
— Как мыслишь, князь, не сунутся ещё раз?
Умудрённый летами епископ разговаривал с совсем ещё молодым князем уважительно, как с опытным ратоборцем. Александр задумался, потом покачал головой:
— Думаю, пока нет. Не столько дело в том, что побили, сколько ещё, что меж ними разлад. С берега первыми норвежцы утекли, от шведов отделившись. Да и датчане своих собратьев бросили. Если врозь будут, то нам не так уж страшны.
Спиридон заметил сомнения князя, поинтересовался, что его беспокоит. Александр поморщился:
— На нас не просто свей или норманны с датчанами шли. Они же объединились под святыми знамёнами. Эти успокоятся, другие наползут. Папа Григорий меня предал анафеме, объявил еретиком, потому против новых рыцарей наберёт. А мы сейчас одни, остальным княжествам от татар не отбиться.
Князь заговорил о том, чего сам владыко сейчас говорить не хотел, решил после, уж очень радостно было на душе. Но Александр смотрел требовательно, ему было не до прославления. Подумав: «Настоящий князь!», Спиридон положил прохладную руку на запястье князя:
— Много что тебе сказать могу, но приходи после. Речи те долгие будут, не ко времени сейчас.
Александр чуть улыбнулся:
— Приду, владыко.
Он уже был у двери, когда Спиридон вдруг спросил:
— Князь, а верно, что ты их Биргера копьём сквозь прорезь забрала ранил?
Ярославич с удивлением обернулся:
— Как имя его не ведаю, но рыцаря в самых богатых доспехах ранил.
— Это Биргер, зять короля Швеции, он королевством правит. Эрик Картавый слаб слишком, во всём зятя слушает. Потому, считай, короля побил, — улыбнулся владыко. Он не стал говорить, что имя Биргера ему принёс спешно бежавший с поля боя один из епископов шведского войска. Этот епископ стал священником не так давно, раньше всё больше ходил с купцами, потому и смог по Неве уйти до самого озера, потом до Ладоги, а там уж, неся радостную весть, добрался до Новгорода. Епископ умолял владыку не выдавать, что он был среди нападавших, зато очень многое рассказал и о том, кто принимал в нём участие, и о том, как поход организован. Так что Спиридону много что было рассказать молодому князю.
Сам Александр чуть пожал плечами:
— Что ж, для него хуже!
Глядя вслед высокому — пришлось даже наклониться, чтобы не задеть головой притолоку — и стройному князю, владыко улыбался. Достойного князя вырастил Ярослав Всеволодович, постарался и его боярин Фёдор Данилович, что был кормильцем княжичей. Надо отписать отцу о славе его сына, решил Спиридон и позвал инока, чтобы тут же это и сделать. Есть ли большая радость отцу, чем узнать, что его сына город новым именем величает, данным за победу в бою? Инок старательно наносил на пергамент слова благодарности князю Ярославу Всеволодовичу от Великого Новгорода и лично от его епископа Спиридона за сына, князя Александра Ярославича Невского.
Старая княгиня Феодосия и молодая Александра не могли дождаться, когда же наконец их любимый Сашенька придёт домой. Феодосия с лёгкой улыбкой смотрела на невестку, той, видно, не терпелось обнять мужа, она даже раздражённо постукивала каблучком по полу, нервничала.
— Ну что же он не идёт? Неужели не устал быть со своими дружинниками?
Старшая княгиня возразила:
— Да ведь его не было всего-то десять дён, а ты уж извелась вся.
Александра вздохнула:
— Десять дён, а показались целым годом...
— Привыкай, вся жизнь такой будет. У тебя муж князь, да ещё и новгородский.
Что-то в последнем слове насторожило молодую княгиню, она пригляделась к свекрови, потом поинтересовалась:
— А что с того, что новгородский?
Феодосия внимательно вгляделась в лицо Александры, прикидывая, стоит ли ей говорить или пусть поймёт всё сама. Но решила, что стоит.
— Сашенька, Новгород город своенравный, он с князьями вольно обходится.
Молодая женщина кивнула:
— Помню про то, но ведь Саша герой, его весь Новгород готов на руках носить!
— Ох, детка, сейчас готов, а кто знает, что завтра будет? Князь Ярослав не раз бывал городом обласкан, но и прогнан тоже не раз. Тебе Александр не сказывал, как сначала сидел с братом Фёдором, запёршись, а потом и вовсе бежал из града в ночи, чтоб в тёмную не попасть?
Большие глаза молодой княгини стали просто огромными, она никогда не слышала о таком. Схватила свекровь за руку, попросила:
— Расскажите, матушка!
Пришлось рассказать. А ещё о том, как самого князя Ярослава Всеволодовича то гнали, то звали. Александра какое-то время сидела с раздувающимися от волнения ноздрями, поджав губки. Потом сверкнула своими огромными глазами и объявила:
— Не смогут новгородцы так поступить с князем Александром!
Княгиня Феодосия улыбнулась, невестка готова поколотить новгородцев своими маленькими кулачками, если те обидят её дорогого мужа!
— Дай Бог!
На Новгород уже опустились вечерние сумерки, а в небе даже мелькнула пара звёздочек, когда князь наконец добрался до своей ложницы в тереме. Княгиня-мать уже ушла к себе, хорошо понимая, что молодым будет и без неё о чём поговорить. Только просила поцеловать сына от её имени. Александра обещала с видимым удовольствием. Она сама уже извелась, на сердце даже легла обида, что не торопится муж к ней, не спешит повидать свою ясыньку ненаглядную, как совсем недавно называл. Появились даже недобрые мысли, что, может, появилась у него на сердце зазноба, что кто-то перешёл дорогу молодой жене. А что, так бывало, она много слышала, что князю в дальнем походе может приглянуться какая красавица или опоят его каким зельем... Так и забудет оставленную дома жену.
