— Отдохнул уж небось?
Гридь подивился такой заботе, гонец давно выспался после тяжкого пути и наелся от пуза. Только куда же поедет, вечер на дворе, темень уж скоро. Но приказ выполнил. Уже через минуту ижорец стоял перед князем.
Александр кивнул на лавку подле себя:
— Садись, разговор долгий будет.
Не привыкший к такому обращению парень не решился сесть рядом с князем. Александр недоумённо поглядел на него и снова велел:
— Да садись ты! Чего чинишься? Не до того.
Ижорец скромно приткнулся на самом краешке лавки. Князь больше приглашать не стал, принялся расспрашивать о том, зачем позвал.
— Хорошо ли места знаешь?
— Ижору? — подивился вопросу парень. — Дык... с детства... там родился...
Александр вдруг принялся чертить угольком прямо по столу:
— Глянь, если это Варяжское море... это Нева... это озеро Нево... тут Волхов, здесь Ладога... — Князь иногда поворачивал голову в сторону ижорца, следя, понимает ли тот, что начерчено. Парень понимал; когда князь ради проверки вдруг повёл Тосну не там, ижорец помотал головой:
— Не, княже, не обессудь, Тосна чуть левее будет, а там Мга.
Александр протянул ему уголёк:
— Дорисуй и покажи, где сейчас шведы стоят.
Тот почему-то перепугался:
— Где сейчас, не знаю... я оттуда два дня назад ушёл.
Князь кивнул:
— Где два дня назад были.
— А вот тут. Где Ижора к Неве никнет.
Он ещё раз подробно пересказал князю то, что было велено старейшиной рода Пельгусием и что видел сам. Но Александр сразу не отпустил. Ещё долго расспрашивал о том, какой лес вокруг да какие овраги рядом. Уже отпуская парня поздней ночью, вдруг спросил:
— Тебя зовут-то как?
— Елифа-ан... — протянул тот.
— Со мной пойдёшь, Елифан? Мне может понадобиться хороший провожатый.
Ижорец обрадованно кивнул, растянув в улыбке щербатый рот:
— Пойду...
Ему и самому очень хотелось попроситься в дружину этого пусть молодого, но явно толкового князя. За день, проведённый на княжьем дворе, он успел понять, что Александра недаром слушаются все, распоряжается со смыслом.
На следующий день князь со своей дружиной в доспехах и всеоружии прибыл в Софийский собор. За ним подтянулось и новгородское ополчение. Получить благословение перед походом против грозного врага — непременное дело для любого русича. После молебна к Александру подошёл тысяцкий Еремей:
— Князь, на площади почитай весь Новгород собрался. Говорить будешь?
Тот кивнул:
— Буду.
Площадь действительно запрудил новгородский люд. Кто провожал своих в ополчение, кто в поддержку, а кто и просто из любопытства. Тысяцкий подивился, молодого князя толпа не испугала, напротив, говорил страстно и очень твёрдо:
— Господин Великий Новгород! Свей нарушили заповедь Господню: не вступай в чужие пределы. Не звали мы их и не чаяли их прихода. Пришли в силе великой, и нет у нас времени ждать подмоги. Пойдём с лучшими воинами на врага и одолеем его сами! Не в силе Бог, а в правде!
Последние слова князя потонули в криках поддержки:
— Веди, князь!
— На любую силу найдётся своя силушка!
— Не побоимся, братья, свеев поганых!
— Пересилим вражин!
— Веди, князь!
Александр поднял руку:
— Поведу на битву трудную. Их много больше, чем нас, — он жестом остановил новгородцев, готовых шапками закидать проклятого врага, — верю, что осилим их, но всех с собой взять не смогу. Толку не будет. Пойдёт от каждого конца по сотне конных и сотне пеших. Отберите лучших и самых сильных. Да чтоб оружие крепкое было.
Пельгусий отправил своих не только в Новгород, ещё двое поспешили к Ладоге, там тоже знать должны, что идёт на них сила вражья. Ладожанам отбиваться не привыкать, уж очень удобно град стоит, оттого и крепость хорошую поставили. Но уж больно много вражин идёт, если верить ижорцам. А им не верить нельзя, ладожский воевода хорошо знал, что Пельгусий с ижорцами крепко держит сторожи на море и на Неве. Верно решил князь, когда просил ижорцев следить за морем, без них и не узнали бы про находников, пока на Волхове не показались. Если их много, то не все под Ладогой встанут, будут и те, кто сразу к Новгороду отправятся. Задумался воевода, хорошо, если посланные Пельгусием до князя Александра дошли, а если нет? В лесу всяко бывает, а там по пути ещё и болотин немерено. Подумал и решил ещё и своих по реке отправить, предупреждение, даже двойное, зряшным не будет. В Ладоге каждый человек на счету, если враг идёт, но сейчас не жалко.
В лёгкую однодревку, на каких издревле русичи по рекам ходили, спешно прыгнули двое, помахали руками, показывая, что всё запомнили и всё передадут князю, как велено, и скрылись из глаз. Летом близ Нево ночи светлые, можно плыть и после заката. Воевода вздохнул, дойдут быстро, только бы князь успел подмогу прислать раньше вражин. В том, что пришлёт, не сомневался.
А сейчас надо глядеть в оба, так всех и предупредил, чтоб мышь мимо не проскочила, не то что враг!
Враг проскочить на большом количестве шнеков, конечно, не смог, а вот странный человек в Ладоге вдруг объявился. Тоже на лёгкой однодревке, плыл сверху, от Ильменя. Его остановили сказать, чтоб возвращался, но не послушал. Дальше всё одно не пустили, ни к чему смерть христианину самому искать, оставили ночевать в доме у Ипаша, но новгородец вдруг стал к чему-то коня просить, мне, мол к ижоре срочно надо. Ипаш, не будь дураком, коня пообещал дать назавтра, а сам шасть к воеводе, так, мол, и так... Те ижорцев быстро кликнули: к вам человек. Те головами мотают:
— Не знаем такого, не наш. А вы его про нашего Пельгусия спросите, сразу поймёте, врёт или нет. Коли не врёт, то с нами пойдёт. А пока про нас ничего не рассказывайте.
Ипаш торопился в свою избу, гадая, не сбежал ли нежданный гость. Нет, в ночь уйти не решился, сидел на лавке, весь в раздумьях.
Хозяин поинтересовался:
— Ты чего невесёлый? Пельгусия давно видел, нет?
— Кого? — вскинулся новгородец.
— Да старейшину ижорского... — сказал Ипаш и пожалел. Забегали у гостя глаза, засуетились. — К нему идёшь или кто другой нужен? Чего тебе неймётся по ночам-то? Ложись уж спать, утром дам я тебе коня. Только по тутошним болотам, считай, в погибель коня отправлю, да ладно, воротишься, отдашь. — И строго добавил: — А сгубишь, спрошу сторицей! В Новгороде достану, ежели не отдашь! Опозорю на весь свет!
Ипаш нарочно ярился, чтобы забыл новгородец о его вопросе. Тот и впрямь стал клясться, божиться, что коня вернёт. Потом подумал и вообще отказался брать:
