— Да потому, что их страна сейчас разорвана на куски. С юга города захватили пришельцы из Степи, своё тянут и литовцы, и немцы, все, кому не лень. Ты хочешь упустить свой жирный кусок?
Эрик подумал, что свой жирный кусок боится упустить зять, но промолчал. А Биргер всё продолжал:
— Войска татарского хана Батыя не дошли до Новгорода только чуть, зато разорили Киев и многие другие города. Ливонский орден крестоносцев стоит на границе Гардарики. Нападать надо сегодня, завтра будет поздно.
Король попытался свести разговор к шутке:
— Сегодня? Пощади, сегодня уже поздно, вечер на дворе.
Биргер разозлился по-настоящему, навис над королём:
— Эрик, опомнись, ты король, а не тряпка на троне! Объяви начало похода, остальное мы сделаем без тебя.
Скажи это кто-нибудь другой, и не сносить ему головы, но перед вот такими наскоками зятя Эрик просто пасовал. Он согласно кивнул головой:
— Хорошо, назначай срок, я объявлю.
Топая заплетающимися ногами в свои покои, он думал, что чем скорее Биргер отправится в свою Гардарику, тем будет лучше для всех. Ингеборгу тоже замучил. Бедная девочка, она давно стала разменной монетой своего мужа. Король махнул рукой: пусть отправляется! Может, свернёт там себе шею? Хорошо бы...
Ингеборга родила Биргеру сына Вальдемара и теперь донашивала ещё одного ребёнка, совершенно не сомневаясь, что это ещё один сын. Самой первой у неё родилась дочка, что вызвало почти презрение родственников, потому Ингеборга и торопилась рожать ещё и ещё.
В Швеции всё же был объявлен ледунг — морской сбор. Вообще-то, изначально ледунг был скорее ополчением, когда в поход шли все, кто мог держать оружие в руках, но постепенно выработалась система, когда каждый корабельный округ — херад или хундари — должны выставлять в случае объявления всеобщего сбора определённое количество гребцов на суда в определённом вооружении.
Однако всё меньше находилось тех, кто желал бы отрываться от своих дел и плыть за тридевять земель. Такие могли оплатить определённое число воинов. С одной стороны, было даже удобно, потому что наёмники, только и знавшие в жизни войну, бились куда крепче вчерашних крестьян, правда, и денег требовали немало.
Но ледунг объявлен, к берегам Швеции стали собираться шнеки, а улицы Сигтуны быстро наводнили чужаки. Это не добавляло спокойствия, временами становилось не по себе, потому что наёмники вовсе не сидели тихо на своих шнеках, они ежедневно устраивали в весёлых домах пирушки, привычно заканчивавшиеся кровавыми драками. И это при том, что датчане должны идти отдельно, норвежцы отдельно, а остальные и вовсе присоединиться по пути.
Беспокоясь за жену, Биргер отвёз-таки её с Бьельбу. Как раз вовремя, потому что в начале лета у них родился второй сын — Магнус. Биргер крутил своей круглой головой и смеялся:
— Им будет мало шведского королевства, Ингеборга, придётся и впрямь завоёвывать язычников и крестить их. Моим сыновьям нужны новые земли. И я добуду их!
Король Эрик Картавый был бездетным, и все прекрасно понимали, что именно сыновьям своей обожаемой сестры Ингеборги он передаст трон, а их отец — самый богатый и, что там скрывать, сильный человек Швеции Биргер Магнуссон — поможет шведам сделать именно такой выбор. Биргер пока не ярл, но это дело времени, просто ярл его двоюродный брат Ульф Фаси, который много старше и опытней.
Именно Ульфу предстояло возглавить ледунг, но все понимали, что это только формально. В действительности тон всему будет задавать Биргер.
Сам Биргер делал вид, что он просто один из участников ледунга, не больше. Когда Биргер вдруг отправился с женой в Бьельбу, многие даже поверили в его непричастность к ледунгу, пошли слухи, что зять короля решил остаться в Швеции.
У него был повод остаться. Дело в том, что перед рождением третьего ребёнка Биргер ходил к Сигрид Черной — колдунье, которая предсказывала будущее, никогда не ошибаясь. Колдунья долго смотрела на этого круглоглазого, круглоголового, гладко выбритого мужчину, потом вздохнула:
— Не скажу ничего хорошего...
— Ребёнок или Ингеборга?
— Нет, ты... хотя и ребёнок тоже...
Чтобы сказать наверняка, Сигрид применила все свои методы, она раскидывала какие-то камешки с рунами, бросала в костёр приготовленные травки и следила за дымком, разрезала рыбу и смотрела внутренности...
То, что она сказала, могло бы смутить любого, но не Биргера. Сигрид предсказала ему, что родится крепкий, здоровый сын, но они со старшим братом будут не просто соперниками, а настоящими врагами.
— Пока будешь жив ты, они не посмеют драться, зато потом...
Биргер только вздохнул:
— Я не смогу этого изменить.
Про поход Сигрид тоже не сказала ничего хорошего:
— Не ходи, пойдёшь позже, твоё время ещё не пришло. А если пойдёшь, то вернёшься ни с чем, зато с раной на лице.
— Я не могу вернуться ни с чем!
— Я сказала. Ты услышал. Тебе решать. Бойся всадника на белом коне, от него будет рана.
Биргер расхохотался, но смех его был натянутым и невесёлым.
— В поход пойдут на шнеках, при чём здесь всадник на белом коне?
От гадания остался нехороший осадок. Не раз Биргер задумывался, не остаться ли в Швеции? Но это выглядело бы как трусость, ведь он сам буквально вынудил короля объявить этот ледунг.
Ингеборга родила сына; глядя на крошечное красное личико, Биргер размышлял, сможет ли сделать так, чтобы его сыновья никогда не бились между собой за власть. Это можно сделать, только дав каждому довольно земель и данников, а значит, всё же идти в поход. Рана... но кто из мужчин их боится, разве что вон Эрик? Но он не мужчина, разве может у настоящего мужчины не быть сыновей? Нет, Биргер Магнуссон настоящий мужчина, у них с Ингеборгой уже два сына, и отец должен добыть для них новые земли и данников! Нельзя сидеть в Сигтуне, когда остальные захватывают добычу. Что останется ему даже в богатой Гардарике, если по её землям пройдут другие шведы, датчане, норвежцы...
Только вперёд!
Биргер ничего не сказал Ингеборге о гадании, никому не сказал, а в Сигтуну вернулся перед самым отплытием, его кормчие даже стали беспокоиться, им надоело отвечать на вопрос, почему их хозяин не идёт в поход вместе со всеми. Объяснение, что рожает второго сына, вызывало откровенный хохот:
— Что, в Швеции теперь рожать стали мужчины? Тогда в поход должна идти Ингеборга, если её муж рожает!
Кормчие чувствовали себя оплёванными, но возразить ничего не могли. Потому и обрадовались, когда хозяин всё же появился.
Биргер, как и все конунги, ценил своих кормчих. Это в плавании возле берега каждый мог обойтись без подсказки, знал все выступы, скалы или островки, а если уходили подальше в открытое море, на любом корабле, независимо, какой он — большой сорокавёсельный шнек или малый в шестнадцать гребцов скут, все попадали под власть кормчего. Самые опытные кормчие на боевых кораблях, те, кто не раз прошёл моря вокруг шведских и норвежских земель. Их называли стуриманами и подчинялись беспрекословно. Хороший стуриман по цвету воды мог на глаз определить глубину, по бурунчикам волн — подводные скалы, по крику чаек — близость суши, но главное — он знал ветры.
