– Ты тоже не обязана, – сказал Финн.
Честно говоря, эта мысль ни разу не пришла мне в голову. Где Джеймс, там и я.
– Джеймс – и мой лучший друг тоже, – сказал Финн, глядя на свой рисунок – примитивное изображение собаки в пальто. – А его семейка – та еще жуть. Окажись я на его месте, он бы меня не бросил.
– Ты прав. Не бросил бы, – согласилась я. – Он никогда бы не допустил, чтобы ты прошел через что-нибудь такое в одиночку. Если бы ты сказал ему, что происходит.
Финн на миг взглянул на меня, потом снова уставился на свой рисунок и добавил собаке галстук-бабочку.
– Это абсолютно неприемлемо! – донесся из коридора голос Алисы.
– Не смей сегодня повышать на меня голос, Алиса! – Это уже Вивианна. И ее довели.
Джеймс застонал и встал со своего стула рядом с Натом.
– Я сейчас вернусь. Побудете тут, ладно?
– Конечно, – сказал Финн и подошел к кровати Ната. Я последовала за ним, а Джеймс вылетел из палаты, чтобы разобраться с родственниками. Ну, по крайней мере, сегодня Нат выглядел получше. Его вымыли, и кожа уже не была такой серой.
– Привет, конгрессмен, – сказал Финн. – Джеймс сейчас вернется. Ваша кузина Алиса – та еще заноза.
Я подумала было взять Ната за руку, но не смогла себя заставить. Почему-то я боялась, что она окажется холодной.
– У тебя здорово получается, – тихо сказала я.
– Ну, у меня есть некоторый опыт.
– Ты всерьез это сказал? Ну, что веришь мне насчет стрелявших? – спросила я.
Финн пожал плечами.
– Ты, может, и паникерша, Эм, но ты не чокнутая. И если вдруг у тебя и бывают галлюцинации, я не понимаю, отчего бы тебе должны были примерещиться мы двое, стреляющие в Джеймса. Так что да, я думаю, ты сказала правду. Там точно был как минимум один необычайно красивый преступник с пистолетом.
Я закатила глаза, но все же невольно улыбнулась.
– Но их никогда не поймают, – сказала я, – потому что все думают, что мне это померещилось.
– Ты что, шутишь? – сказал Финн. – Да там же сотни камер на той автостоянке. Лицо стрелявшего должно быть повсюду.
– Что, правда? – Теперь, когда Финн сказал об этом, мне смутно вспомнилось, что агент Армисон действительно упоминал вчера вечером про камеры, но, видимо, я это пропустила мимо ушей. Я подошла к окну и посмотрела на стоянку. Финн был прав. На каждом фонарном столбе висела гроздь камер, глядевших во все стороны. С души у меня свалилась тяжесть, которую я даже не осознавала. – А я забыла. Так действительно…
– Марина!
Я обернулась. Финн присел на край кровати и наклонился к Нату.
А тот приоткрыл глаза.
– Конгрессмен! – позвал Финн. – Вы меня слышите?
Я кинулась к кровати. Веки Ната приподнимались – и опускались, словно ему не хватало сил открыть глаза полностью. Он потянулся к руке Финна. Я прикрыла рот ладонью, чтобы удержать рвущийся наружу всхлип.
– Я побегу за врачом, – сказал Финн. – Побудь с ним.
Финн вылетел из комнаты, а я взяла Ната за руку. Его пальцы царапнули мою кожу, а губы шевельнулись, будто он пытался что-то сказать.
– Ты на искусственной вентиляции легких, Нат, – сказала я. – Тебе пока нельзя говорить. Финн сейчас приведет врача.
Но Нат не успокаивался. Он словно сражался с собственным телом, с глазами, не желающими открываться, с негнущимися пальцами, с непослушным голосом. Он посмотрел на меня с такой настойчивостью, словно отчаянно пытался что-то мне сообщить.
– Все в порядке, Нат, – сказала я, наверное, больше ради собственного спокойствия, чем для него. Он пугал меня. – Тише. Все в порядке.
Нат едва заметно шевельнул головой, и его рука, которую я держала, сжалась в кулак. Я отдернула руку, испугавшись, что я сделала ему больно. Нат медленно поднял дрожащий мизинец.
Это движение не выглядело естественным. Сперва я испугалась, что это может быть какая-то судорога, но потом я посмотрела в лицо Нату и увидела его взгляд. Он умолял меня понять. Я вспомнила, как мы с Джеймсом переговаривались через забитую народом гостиную. А Нат общался знаками с женой дяди Перри, Гретхен, когда те приходили в гости, – она была глухой.
Кулак. К.
Кулак с выпрямленным пальцем. И.
– К-И. Правильно, Нат?
Он на миг прикрыл глаза, и я решила, что это жест облегчения. Нат с усилием выпрямил пальцы и скрестил первые два. Что это? Я не помню! О господи, ну почему я не уделяла этому больше внимания? Почему я такая дура?
– Т? – спросила я. – У?
Нат повторил знак.
– А! – Я внезапно вспомнила. – С?
Он снова опустил веки.
– К-И-С? – спросила я. – Кислород? О боже, тебе тяжело дышать?!
Я посмотрела на все эти аппараты, как будто могла понять, что там не так и как это исправить, но аппарат вентиляции легких шипел точно так же, как и прежде. Нат снова покачал головой и изобразил другой знак.
– Дж, – сказала я. Это знак я помнила. – Джеймс сейчас придет. Финн обязательно приведет его.
Нат покачал головой. Он положил руку на скомканные простыни и всунул большой палец между указательным и средним.
– К-Т? Коннектикут?
Нат прикрыл глаза.
– Что такое с Коннектикутом, Нат? – У меня кровь застыла в жилах, как будто я снова стояла на снегу в одной пижаме. Мне вспомнился странный разговор с Натом, у его машины, в тот вечер, когда они вернулись из его округа. Я сказала Нату, что у него усталый вид, а он ответил…
«У меня было много возни с этим расследованием. Все парламентские каникулы на него угробил».
А потом, без всякого перехода, Нат попросил меня присматривать за Джеймсом. Сказал, что беспокоится о нем, и просил дать ему знать, если поведение Джеймса изменится. Его просьба показалась мне странной, такой же странной, как этот резкий переход от слов о расследовании к поведению его брата, но, быть может…
– Это где-то в Коннектикуте? – спросила я.
Нат снова опустил и поднял веки.
– Что-то… – У меня пересохло в горле, и мне пришлось сглотнуть. – Что-то такое, что объяснит, почему в тебя стреляли?
Снова движение век.
– Что-то, из-за чего опасность может грозить и Джеймсу? – Я не хотела говорить Нату, что в Джеймса тоже стреляли. Сейчас не время.
На этот раз он опустил веки – и едва сумел поднять их. Я видела, как силы покидают его.
– Я поняла, – сказала я. – Мы поедем в Коннектикут и выясним, кто за этим стоит. Мы поймаем их, и Джеймс будет в безопасности.
Нат сжал мою руку, и его голова бессильно откинулась на подушку. Губы его шевельнулись, как будто он пытался что-то сказать – или просто улыбнуться, – а потом он закрыл глаза.
