В два часа ночи больница успокоилась. Главврач, срочно прибывший по вызову дежурного врача, порывался позвонить в милицию, но Максиму всё же удалось уговорить его не поднимать шум, сославшись на «секретный характер всего дела». В принципе, это была правда, хотя начальство Отдела пока пребывало в полном неведении относительно судьбы Гольцова.
Когда суета наконец улеглась, Максим отослал подчинённых обратно в гостиницу, собираясь довести свое с Шаманом дежурство до конца, и в это время скрипнула дверь, раздались шаркающие шаги и в холл вышел… Арсений Васильевич Гольцов собственной персоной, в халате и шлёпанцах.
Чекисты оторопело посмотрели на раненого, который должен был лежать в полной отключке. Даже невозмутимый при любых обстоятельствах Итигилов выглядел озадаченным.
Максим вскочил:
– Вы?! Арсений Васи… вы же должны…
– Я здоров, - глубоким бархатистым - не своим голосом перебил его Гольцов. - Здесь что-то произошло?
– Вас пытались…
– Понятно. Кажется, вы снова спасли мне жизнь. Это уже превращается в норму, даже не знаю, как вас благодарить. Я бы хотел уйти отсюда.
– Вы же… ранены…
Гольцов улыбнулся, распахнул халат: бинта на его теле не было, а на том месте, где совсем недавно красовался послеоперационный шов, виднелся небольшой розовый шрамик.
– Всё нормально, я вылечился. Оказывается, это совсем просто. Идёмте. Или необходимо получить разрешение местных властей?
Из координаторской выскочила медсестра, в изумлении всплеснула руками:
– Вы куда, больной?! Вам надо лежать!
– Мы его забираем, - сказал Максим. - Здесь ему находиться небезопасно.
– Но он ранен! У него…
– Рана зажила. - Гольцов на мгновение показал медсестре свою грудь со шрамиком. - Не волнуйтесь, я могу ходить самостоятельно. Только верните мне мою одежду.
– Я не могу, гардеробная закрыта… - растерялась медсестра.
– Мы откроем, - сказал Максим, - при вас.
– Но…
– Ведите!
В тоне Максима было столько начальственной уверенности, что медсестра повернулась и безропотно повела их за собой.
Через несколько минут вылечившийся чудесным образом раненый и его сопровождающие покинули больницу.
Максим думал сначала вернуться в гостиницу и до ждаться утра, но потом решил не рисковать и вызвал подчинённых:
– Полундра! Всем сбор в холле гостиницы!
В три часа ночи группа собралась в холле. Увиден свободно передвигавшегося Гольцова, члены группы опешили, но задавать вопросы не решились.
– Возвращаемся, - коротко сказал майор. - Так как все в машине не поместимся, двое будут добираться своим ходом.
– Почему двое? - проворчал Кузьмич. - Один только не уместится…
– Останешься ты и… - Максим огляделся, - и ты. - Его палец указал на Писателя.
– Понятное дело - самых беззащитных отобрал.
– Помолчи! - оборвал Кузьмича Штирлиц. - Что случилось, командир? Почему кли… господин Гольцом здесь?
– Он залечил рану самостоятельно. А поскольку мы не знаем, кто его хочет… гм-гм, нейтрализовать и какие силы брошены на это мероприятие, лучше перестраховаться.
– Может быть, мы хотя бы доспим? - неуверенно проговорил Кузьмич. - Ночью ловить тачку до вокзал стрёмно. Да и там неизвестно сколько торчать…
– Доспите. К обеду чтоб были в Управлении.
– Само собой, - обрадовался лейтенант. - А всё же интересно, как ему удалось залечить рану?
Никто Кузьмичу не ответил.
Заняли места в кабине.
За руль Максим посадил Штирлица, сам вместе с Гольцовым сел сзади:
– Поехали.
– Не заблудиться бы, я тут не ориентируюсь, - буркнул Герман Людвигович.
– Сейчас налево, - подсказал Гольцов с отрешённым видом; он о чём-то размышлял, не вмешиваясь в разговоры окружающих, но не терял нить разговора. - На перекрёстке ещё налево, там дальше я скажу, куда ехать.
Ночное движение в Муроме было несравнимо со столичным, поэтому выехали за город беспрепятственно. Одно время Максиму казалось, что их преследует какая-то белая отечественная «Лада», однако вскоре она свернула, и больше за кормой «Хёндэ» никто не засветился.
– О чём думаете? - спросил Максим, когда Муром остался позади.
Гольцов очнулся, провёл ладонью по лбу, смущённо улыбнулся:
– Не поверите… детство вспоминал. Такая ночь ясная, звёзды… а я часто в школе телескоп брал домой, любил на звёзды смотреть.
Шаман, сидевший впереди, рядом со Штирлицем, оглянулся. Его взгляд был полон подозрений, и Максим понял, что бурят чувствует биополе Гольцова. Но доставать сканер и включать не стал.
– Может быть, расскажете всё же, почему вас преследуют эти типы?
Арсений Васильевич потускнел, откинулся на сиденье. Молчал несколько минут.
– Вы уверены, что вам это нужно знать?
– Уверен! - твёрдо сказал Максим. - Это нужно не столько мне, сколько вам. Если мы не будем знать, что происходит, мы не сможем защитить вас от бандитов.
– Это не бандиты - линоры, носители определённой программы. Они люди толпы, люди стаи, которых легко запрограммировать. - Гольцов криво улыбнулся. - А я люблю простых, искренних, скромных и добрых людей, твёрдых в своих убеждениях. Их нельзя купить или заставить предать, они переходят на другую сторону только добровольно. Часто - не понимая, что делают.
– Я тоже люблю простых и добрых. - Максим загнал нетерпение поглубже, чтобы не спугнуть собеседника. - Люди толпы, как правило, не имеют души, они в какой-то степени биороботы.
Гольцов посмотрел на него с любопытством:
– С чего вы взяли?
– Иногда мне удаётся почитать кое-какую специфическую литературу, открывающую другие горизонты. Может быть, именно поэтому я и работаю в Отделе.
– Каком отделе?
– Я уже представлялся, вы забыли. Наша служба занимается контактами с экстрасенсами, изучает паранормальные способности людей. На вас мы вышли по указке сверху, начальство вдруг выдало координаты и послало группу в Жуковский.
– Я не экстрасенс.
– Но «Беркут» реагирует на вас!
– Я не экстрасенс, - повторил Арсений Васильевич, не уточняя, что такое «Беркут». - Я экзор.
– Вот и расскажите об этом поподробнее.
Гольцов снова замолчал на несколько минут.
Ровно гудел двигатель, шуршали шины, лучи фар выхватывали впереди асфальт дороги, изредка отражаясь от столбов и указателей по обочинам.
Наконец Гольцов заговорил:
