Арсений Васильевич снова вздохнул, провёл ладонью по лицу, бросил взгляд на часы и выключил компьютер. Пора начинать с е а н с. В принципе, ему всё равно было где уходить в «запредельное». Конечно, дома уютнее и спокойнее, да и привычнее, так как ничто не отвлекает и не мешает. Но и кабинет вполне подходит для создания «моста» в иномир, которому Гольцов дал шутливое название Карипазим. Только главным богом этого «жилища богов» был он сам.
Кто-то постучал в дверь.
– Можно?
Арсений Васильевич вздрогнул, сосредоточиваясь на реальном:
– Не заперто.
Вошёл мрачный, как обычно, приземистый, тучный, с тяжёлым морщинистым лицом Юрий Филиппович Руденко, начальник соседней лаборатории:
– Один кукуешь? Чего домой не идёшь? Уже девятый час.
– Собираюсь, - ответил Арсений Васильевич отчего-то виноватым голосом. - Да и кто меня ждёт, холостяка?
– Кота заведи. Или собаку.
– За ними ухаживать надо, а я ленивый. Да и возраст подошёл, когда уже за мной бы кто поухаживал.
Руденко окинул фигуру Гольцова критическим взглядом:
– Ты ещё ничего себе выглядишь, спортивно, только залысины появились, да и то они тебя не портят, площадь лба увеличивают.
– Спасибо на добром слове, - улыбнулся Арсений Васильевич. - С чего это ты мне сегодня комплименты даришь? Денег хочешь занять? Или случилось что?
Руденко ещё больше помрачнел:
– Проблемы, мать их за ногу!
– У кого их нет? Что за проблемы?
Руденко закурил, походил из угла в угол кабинета, плюхнулся на стул:
– Сосед у меня съехал, квартиру продал, в новый район жить подался.
– Ну и что?
– А на его место кавказец поселился.
– Чечен, что ли?
– Азербайджанец.
– Ну и чёрт его дери, тебе с ним не за одним столом сидеть.
– Во-первых, он весь свой родственный кагал к себе перетащил, человек девять, а во-вторых, тихо они жить не умеют. В шесть утра уже стук-грюк начинается, а заканчивается после двенадцати. Я уже и увещевать ходил - спать же не дают, заразы, и грозился милицию вызвать - ничего не помогает.
– Закон же вышел, после одиннадцати шуметь нельзя.
– Им закон не писан. Я уже всех чёрных ненавидеть начинаю тихой ненавистью. Какого хрена им здесь надо? Приехали в Россию - так живите по нашим законам, а не по своим!
– Я тебя понимаю. Никто из нас не любит «лиц кавказской национальности». Мой сын в Муроме живёт, тоже как-то жаловался на южан. А дочь, москвичка, вообще утверждает, что Москва уже на треть принадлежит кавказцам. Она в гимназии работает, и у них там пришлый семнадцатилетний чеченец - семья переехала - вдруг повесился. Представляешь? Влюбился в четырнадцатилетнюю девчонку, русскую, восьмиклашку, а её родители, когда узнали, высказались однозначно: «Никаких чёрных в нашем роду не было и не будет!» Так ты знаешь, о чём больше всего мать этого чеченца горевала?
– О чём?
– Она убивалась, что её сыночек не дождался пятнадцатилетия девочки.
– Ну и что?
– По их обычаям после пятнадцатилетия можно девушку украсть и заставить жить в семье молодого человека.
– Бред!
– Не бред, Юра, почти все кавказцы так и живут - по-волчьи. И это действительно проблема - жить рядом с ними. Я тебе сочувствую. Вспомни, когда начались этнические раздоры в Баку и Сумгаите, мы им сочувствовали. А они нас за это люто ненавидели! Вообще за то, что мы русские. Да, они делают ту работу, за которую мы от лени своей не берёмся, обслуживают, чистят дворы, улицы, офисы, торгуют фруктами и всякой всячиной и при этом ведут себя как хозяева жизни, закрепляются в городах, везде утверждают свои «порядки» и подчиняются только своим желаниям.
– Это паскудство!
– Это страшно, Юра! Если их не останавливать, когда-нибудь они просто вышвырнут нас с нашей же земли!
– Ну, это мы ещё посмотрим. - Руденко почесал нос, чихнул, встал. - Очень я надеюсь на возродившуюся русскую общину. Не даст она нас в обиду. Ладно, не будем о грустном. Пойду домой, снова воевать буду с соседями.
– Ты попробуй не воевать, лаской взять.
Юрий Филиппович усмехнулся в усы:
– Они только своих стариков слушаются. Попробую найти главных, может быть, помогут. До завтра.
Дверь закрылась.
Арсений Васильевич посидел немного, катая по столу карандаш, потом собрался, закрыл кабинет и поехал домой, продолжая размышлять над причинами нелюбви соотечественников к «лицам кавказской национальности». В принципе, он не особенно следил за политическими и социальными новостями страны, но его частым собеседником был не кто иной, как полковник ФСБ в отставке Феликс Держанский, который хорошо ориентировался в проблеме и аргументированно отстаивал точку зрения спецслужб: «Вор должен сидеть в тюрьме, а кавказец - на Кавказе». По мнению соседа, Москва заполнена выходцами из южных краёв уже почти на сорок процентов, и ситуация продолжает ухудшаться. А вместо того чтобы регулировать приток эмигрантов в столицу, правительство создаёт удивительные программы «формирования у коренного населения толерантного сознания, профилактики экстремизма и воспитания культуры мира». Что естественно вызывает в ответ стихийные и полуорганизованные акции протеста или такие движения, как скинхеды и национал-патриоты. Сосед предлагал свою программу: ограничить миграционный поток на уровне закона, как это сделали власти Берлина и Парижа. Там гражданство получить труднее, да и вид на жительство дают не в столицах или крупных городах, а в деревнях. Хотите жить у нас? Езжайте в деревню, работайте наравне с другими, поднимайте уровень сельского хозяйства!
– Наших, значит, чиновники заставят быть толерантными, - горячился полковник, - а кто заставит кавказцев? Они же решают свои проблемы не по русским законам, а по своим племенным.
Арсений Васильевич не во всём соглашался с Держанским, но тоже знал - по рассказам дочери, что москвичи меняют квартиры, как только в доме становится много южан, и считал, что эту тенденцию надо как-то переламывать.
На город опустилась метельная ночь, вдоль улиц зажглись фонари, высвечивая струи летящего снега.
Арсений Васильевич закрыл машину в «ракушке», прошёлся по двору, разглядывая светящиеся окна дома. Остро захотелось горячего чаю.
Сквозь падающий с неба снег вдруг выметнулась стая ворон, собралась над детской площадкой в шар. Арсений Васильевич почувствовал знакомый взгляд сверху и понял, что его ждёт работа. Подобные необычные явления всегда сигнализировали о приближении очередного сеанса, что указывало на прямую слежку за оператором, то есть за самим Арсением Васильевичем, со стороны неких сил, которые Гольцов называл Системой Коррекции, или СК. Но он так давно занимался коррекцией «запределья», что привык и не переживал, как прежде, осознав, что находится под контролем. Было бы хуже, если бы он не верил в благие намерения Системы, а он - верил.
