– Да, но ты находишь этому глупые оправдания! Я люблю Мишу и дорожу им, но не настолько, чтобы из-за него пустить в свою жизнь ту, которая так далека от моих представлений об идеале. Мне любить тебя неудобно! Ты – не лучший объект для любви. Я бы сознательно не выбрал тебя. Если бы Миша не привел и не поставил меня перед тобой… – Он остановил себя.
Поздно, он уже выбросил мне слова, которые, казалось, давно хотели сорваться с его языка. Я чуть не задохнулась от этого удара под дых. Мне не хватало воздуха. Я недостойна его? Я это знаю!
– Я и не стремлюсь быть твоим идеалом, если ты не заметил!
– Заметил, успокой свое самолюбие… Но я ничего не могу с собой поделать.
– Ничего! Это пройдет.
Успокоить самолюбие? После всего, что он мне наговорил? Я еще не понимала всего сказанного, но мне было достаточно последних фраз.
– И это точно пройдет после секса. Удовлетворишь свое желание и почувствуешь отвращение ко всем моим недостаткам. Еще неделю назад я бы тебе предложила сделать это прямо сейчас, чтобы не мучился. Только… Я больше так не могу! Я не могу просто переспать с тобой. Потому что я не приду в себя. Говорим сегодня правду? – Мне стало все равно, что он подумает. Я неделю прятала от него наш с Мишей секрет. Мне надоело. – Я скажу: для меня ты идеален. Я всегда начинала отношения с мужчиной, предвидя наш разрыв. Зная его недостатки и зная, что однажды из-за них я уйду. И останусь сильной. Потому что со мной, в моем сердце, есть тот, кого я себе представляю. А после тебя у меня этой поддержки не будет. У меня больше ничего не будет. Нет, Юра, я хочу оставить свой стержень в себе. Поэтому прости, но со своей странной страстью будешь мириться и дальше сам.
– Я мирился с отсутствием страсти до тебя. И я мирился с тем, что приближаюсь к тебе помимо своей воли. Я тебе сказал правду, и спасибо за ответную откровенность. Я совсем не хочу, чтобы ты отдавалась мне, представляя, как уходишь от меня, – устало сказал он.
Я злилась, хотела выгнать его, хотела сказать что-то колючее, чтобы отомстить, но что-то в его словах сегодня было важнее… Что-то, что спряталось за обидой.
– В чем мои недостатки? – спросила я спокойно, прислушиваясь к себе. Нет, это не то, что я ищу.
– Ты не можешь хранить верность. С тобой каждое утро как последнее. Для тебя любовь мужчины немногого стоит. Для тебя важнее эксперименты и новые ощущения. Сколько раз ты говорила: «люблю», сколько раз стонала в одних руках, а мечтала о других?
– Этих других не существовало! Я не была одновременно с двумя. Через день – может быть…
– Какая разница? Ты знала, что этот – не твой. Что есть другой, который ждет тебя.
– Да неужели? И в чем это ожидание проявлялось?
– Хотя бы в сердечной девственности.
– Юра, прекрати. Я зря спросила тебя об этом. Я знаю, как неприятна тебе. Я сама себе неприятна. Я чувствую себя запятнанной, и с этим уже ничего не сделаешь. Зачем говорить мне это? Это моя жизнь, и я такой останусь. Я никогда никому не смогу поклясться в верности. – Я опять упустила ниточку. Внутри все сжалось от горечи и боли.
– Прости. – Его тон стал мягче. – Я не думаю, что ты запятнана. Обычно я об этом не думаю. Сейчас мне больно, и я хочу наказать тебя.
– И всегда будешь так делать. Потому что со мной боль обеспечена.
– Я это знаю. Но, кажется, желание обладать тобой сильнее опасений стать ревнивым неврастеником. Страх потерять тебя – сильнее всех остальных страхов. Ужас от мысли, что моя прежняя пустая жизнь вернется, – сильнее. Жизнь без улыбки утром, без желания вернуться домой, чтобы увидеть тебя, без разговоров о чувствах, без счастья сидеть и рассматривать твое лицо и тело, жизнь без твоих глаз и голоса, без собаки и счастливого сына… Я не хочу назад! И я согласен платить такую цену.
– Что значит – жизнь без ласки? Он такого не сказал. – Вот оно! – Почему ты не знал ласки? Почему ты не звал маму? Ты говорил мне что-то, пока не вспомнил о моих недостатках и не перевел разговор.
Он замолчал. Замялся. Встал, вернулся на диван.
– У меня не было матери, – выдавил он.
– Что это значит?
– Это значит, что когда Лена была нами беременна, у нее начался роман с гинекологом. Мы с Янкой были у нее внутри, а она изменяла отцу. – Юра не смотрел на меня. Я видела, как ему нелегко. Он потирал шею, лоб. Он не был уже тем самоуверенным и озлобленным мужчиной, который зашел в квартиру несколько часов назад. Да я, по правде говоря, не видела его таким потерянным никогда в жизни. – Она родила нас. Он принял роды. Через пару часов она сказала отцу, что забирает Яну и уходит к любовнику. Сергей, старший брат, пусть, мол, пока поживет с отцом и я – тоже. Экстравагантно, правда?
– Ты ждешь ответа, Юра? Я шокирована.
– Это пройдет, и ты оценишь ее поступок. Даже, наверное, назовешь смелой и легендарной женщиной, идущей навстречу чувствам и сердцу.
– Юра, я не могу поверить, мне очень жаль… Но я не собираюсь искать оправдания такому поступку.
– Найдешь, уверен. Короче, меня воспитывал отец. Я ни разу не был у нее на руках, она меня не кормила грудью, не пела колыбельных. Мы с Мишей воспитывались по одной системе. Когда нам с Янкой было по два года, родители опять сошлись. Он ее простил. Я не знаю, как он смог, но… У них начался новый этап отношений, воспылала страсть, и они родили еще и Машу. Все хорошо. Я подружился с Яной, но не смог принять назад мать. Я не помню этого. Мне рассказывали папа и Сергей. Я не подходил к ней, не разговаривал с ней, сторонился. Ну что может понимать ребенок? Что было у меня в голове? Почему Сергей смог легко пережить это? Ведь его она тоже бросила, только ему было четыре года… Может, он решил, что это из-за родов, его же к ним готовили, объясняли, что мамы не будет… а он и до них не был избалован ее вниманием, из-за ее гастролей… Я не знаю! Мои первые воспоминания о ней связаны с Машкой на ее руках, с ее смехом, с тортами, с играми. Она – красивая и умная женщина, но я никогда не был привязан к ней. Я не любил ее так, как отца и брата, и даже как сестер. Она для меня всегда была приятельницей семьи. Меня научили слову «мама» в школе. Заставили так говорить, а до этого я называл ее Леной. Я не помню ненависти к ней. Я не оправдываю ее поступок, но и не злюсь на нее за это. Я бы и не думал о ней, если бы не Миша, ты и вся эта наша история.
– Миша…
– Миша теперь относится так ко всем женщинам. Но это не может передаваться по наследству. Такое было только у меня, и ни у кого в роду не было таких заскоков.
– Да при чем тут генетика? Он же чувствует твое недоверие к женщинам! Он чувствует твой страх быть брошенным!
– Я знаю.
– Знаешь? Ты говорил об этом психологу?
– Нет. Я никогда и никому об этом не рассказываю.
– Но это же очевидно! Его проблемы…
– Это его проблемы.
