Неужели он мне мстит? За все свои нереализованные желания? За всю свою страсть, которая не находила выхода все это время? Он решил показать мне, как ему было плохо? Чего я реву? Сейчас я встану и прогоню его. О Боже, куда? О Господи, где мы? Тут под боком Миша! Постепенно и неумолимо ко мне возвращалось понимание того, что произошло, и это казалось мне страшным событием. Я не хотела его осознавать, я хотела спрятаться от правды. Хотя бы на груди у Юры и в его объятиях. В голове крутилась карусель. Она тяжелела… Я так устала от всего… Всхлипывая, я провалилась в сон.
Я открыла глаза и увидела комнату. Серые стены, давно не беленные. Или это кажется так, потому что я без контактных линз или потому что плохое освещение? Я видела в другом конце комнаты окно, из него исходил слабый свет. Света возле меня было мало, но достаточно, чтобы увидеть в углу икону. Разглядеть того, кто на ней, – зрения не хватало. Больше ничего.
Где я? Мне же только что снилась редакция. Как я перескочила во сне из современного офиса в стиле хай-тек в народную избу? Это не сон? Я поняла, что не сон и что я не одна. Моя рука, голова, нога, грудь, почти половина меня лежала на мужчине. Я видела его грудь.
Я боялась поднять голову. Я не сразу вспомнила события прошлого вечера и этой ночи. Первое, что я поняла, – так это то, что мы голые. Я, конечно, боялась, что такое утро наступит, но чтобы мы проснулись в сарае и я ничего не помнила! Я резко поднялась на правом локте. Не открывая глаз, Юра так же резко прижал меня к себе. Я была в железном кольце объятий. Черт возьми, что происходит? Я решила освободиться медленнее и полезла другой рукой по нему вниз. По пути нащупала ткань. Он в трусах! А я? Я потрогала себя. Белье на месте. Юра открыл глаза и приподнял голову. Он не спал. Он отпустил меня, не отрывая встревоженного взгляда.
– Ты знаешь, где мы? – спросила я.
– В селе Ксаверовка.
– Да… – я вспомнила: автобус, Ленина ½, мокрый свитер… И наши ласки.
Опять закружилась карусель в голове. Я развернулась: Миша спал. Прикрывавшее меня одеяло соскользнуло с груди. Я обернулась, посмотрела сначала на нее, потом на Юрин живот. Она только что к нему прижималась. Взглянула на Юрино лицо. Он лег и отвернулся. Он от меня отворачивается! Ему стыдно? Господи, да это мне стыдно!
Я же плакала перед сном! Я стонала и мечтала, чтобы он занялся со мной сексом! Я ему, наверное, даже говорила об этом. Я не помнила такого, и я много чего еще не помнила в деталях, но с каждой секундой эти эпизоды прорисовывались в мутном утре – контрастно, четко и неприятно.
Я спряталась под одеяло и отодвинулась от Юры. Он повернулся и опять приподнялся, теперь уже на локтях. Я заставила себя посмотреть на него. Он, нахмурившись, вглядывался в меня. Это было мучительно. Я не знала, что думать, что сказать, что делать после всего этого. Мы же не переспали, нет? Почему тогда я прижималась к нему всем телом? Почему он держал меня, как свою женщину?
– Доброе утро, – тихо сказал он.
– Сколько времени?
– Не знаю.
– Юра…
– Что?
– Я не помню всего.
– У тебя это на лице написано.
Мне стало совсем за себя стыдно. Если что-то произошло, надо что-то решать, а не прятаться под одеялом. Я вылезла, чтобы быть с ним наравне, но придерживала на груди одеяло. Я попыталась посмотреть ему в глаза, но попытка оказалась жалкой. Он видел меня всю. Он знал меня всю после этой ночи, это я понимала. И я помнила, что ничего не знаю о нем. По крайней мере несравненно меньше знаю его тело.
– Мы… – Я не решалась. – Юра, что мы сделали?
– Я ничего не дал тебе сделать.
– Не дал мне сделать? – Это слово упало на меня, как ведро холодной воды. – А я, что я пыталась сделать?
– Ничего, прости.
– Ничего? Простить? Юра, ты… ты…
Я была так обижена, что не осталось слов. Я проснулась, обнимая мужчину, с которым давно пытаюсь выстроить платонические отношения, но о котором мечтаю в эротических снах. Которого превозношу и которому обещаю никогда не выказывать свое восхищение, чтобы не упасть и не унизиться. Я просыпаюсь и понимаю, что все мои изгороди сожжены, заборы сломаны, гордость ушла навсегда и уважать себя я больше не смогу никогда. А он? Он говорит «ничего»?
– Тихо, тихо!
Он заставил меня лечь, а сам навис сверху. Я не сопротивлялась. Больше не было смысла ему сопротивляться. Что строить из себя сильную и неприступную после такого падения? Я чувствовала себя слабой и незащищенной.
– Тихо, маленькая…
Он гладил меня по голове, по щекам. Говорил что-то ласковое. Я восстанавливала дыхание.
– Все. Я больше не буду плакать. Не бойся.
– Я не боюсь, – прошептал он.
– Юра, что между нами произошло? Я домогалась тебя?
– Только в ответ на то, что я делал.
– Я помню… помню обиду и слезы.
– Прости.
– Не нужно просить прощения! Скажи лучше, что было дальше? После слез…?
– Ничего. Ты уснула.
– А почему мы так обнимались, когда проснулись?
– Ну… ты так делала.
– Я?!
– Ты. Ты не контролируешь себя, когда спишь. Я пытался справиться с тобой, но это нереально. Смирился и даже уснул.
– Смирился и уснул?! – Я приподнялась на локте. Я была очень зла на него. – Значит, я все-таки домогалась тебя? Ты это хочешь сказать?
– Нет. Я хочу сказать, что тебе на мне было удобнее спать. Успокойся.
– Перестань меня гладить!
Я еще пыталась злиться, но гнев куда-то исчез. Мне было сложно с ним спорить. Почему? Разве он сломал меня? Я стала его этой ночью? Но ведь не было ничего! Почему такое чувство, что было все? Я перевернулась на левый бок. Вспомнила, как лежала так в последний раз, посмотрела на свои запястья, резко повернулась к Юре, взглянула на него и глупо спрятала руки. Глупо, потому что он заметил и достал их из-под одеяла.
Рассмотрел их, сглотнул, еще больше нахмурился. Потом виновато посмотрел на меня.
– Я подозреваю, что следы остались еще и по телу. Но… я не могу сейчас осмотреть тебя.
– Это ничего… Я имею в виду, синяк – это ничего.
– Синяк? Да их тут три! А что на ногах, я боюсь себе даже представить! – Он начинал соскакивать с шепота.
– Юра, еще рано, и я хочу одеться, прежде чем проснется Миша. Не разбуди его.
– Я… мне очень жаль. – Он запнулся. – Я пойду посмотрю, в каком состоянии одежда.
Он ушел и вернулся одетым. Мои вещи положил возле кровати.
– Все высохло. Даже обувь, – глухо сказал он.
– Который час?
– Пять утра. Начало шестого. Надень что-нибудь и поспи еще.
