Мы замолчали, он смотрел на меня. Мне было тяжело, но я хвалила себя за то, что могу выдержать этот взгляд. Теперь – могу.
– Юра, ты мне веришь? Не потому, что считаешь это не своим делом, и не потому, что боишься навредить Мише, испортив со мной отношения, – ты правда веришь мне?
Он не сразу ответил:
– Да. Верю. Хотя и осуждаю то, что у тебя нет тормозов. Но ты не из того теста. Ты любишь играть в другие роли, тебе нравится экстрим, только чтобы попробовать и выплюнуть. Ты не стала бы брать на себя мужскую роль. Именно потому, что она тебе неинтересна. И Лана ничего не понимает в женской сущности. У нее психологические проблемы, и эта ее школа – ее способ с ними бороться. На самом деле очень хорошо, что ты пришла сегодня уложить Мишу.
– И спасла Олега?
– Да, кстати, я не говорил тебе… Спасибо. Давай спать?
Засыпая, я думала, как хорошо, что он поднялся. А до этого, в машине, хорошо, что я не выдержала и сказала ему то, что мне казалось главной правдой о себе. И то, что Лана вышла на Олега и спровоцировала этот разговор. Мне стало легче, потому что теперь он знал это обо мне. С девчонками мы смеялись, но я понимала, что для мужчины, тем более такого принципиального, мое прошлое слишком экстравагантно. Даже если я просто няня, я же мальчика воспитываю, как-никак. Мало ли что мне взбредет в голову? И мне было удивительно и приятно, что он понял меня.
Лана тоже говорила, что я не смогла тогда заняться сексом с «мужчинами» во время ритуала из-за того, что не хочу сама их брать. Мне нужно, чтобы меня взяли, и я многое отдам за это. Ей очень хотелось, чтобы я отдала свою силу, и свет, и сердце ей. А я больше не хотела ни с кем делиться. Вот только теперь могу и хочу. И есть с кем. И меня от него не забирают.
– Ты связываешь потребность в развлекательном ТВ с социальным грумингом, но об этом нет ни слова выше! – Юра зашел в комнату, когда мы с Мишей разрабатывали тазобедренные. Сегодня суббота, мы еще обещали друг другу доделать робота, которого складываем из кубиков уже вторую неделю. Юра переводил для немцев очередную мою статью.
– Как ни слова? Я же пишу о термине. – Я поднялась с пола и заглянула в его ноутбук. – Пропала страничка! Но я об этом писала! Хорошо, что ты не переводишь вслепую.
– Я так никогда не делаю.
– Понятно, у меня точно есть правильный дубликат, но дома.
– Тогда закончу завтра. Но я не понимаю, в чем связь.
– Приматы общаются с помощью социального груминга, чешут друг дружку. Мы облегчаем себе задачу с помощью языка и так осуществляем потребность в социальных коммуникациях. Хотя шерсти у нас нет, мы все равно нуждаемся в социальном груминге.
– То есть прикосновения, поцелуи, поглаживания – это рудимент груминга?
– Да, мы подсознательно ищем паразитов, – обрадовалась я его пониманию.
– Спорная теория, но какое это имеет отношение к психологии восприятия телепрограмм?
– Это имеет отношение к медиакоммуникациям. С помощью этой теории я объясняю потребность в эмоциональной составляющей. Мішо, перегортайся на спинку і тримайся за стільчик, а я потягну тебе за ніжки. Ось так. Человеку нужна информация, но потребность в прикосновениях сейчас частично компенсируется стимуляцией мозга. Поэтому так быстро развиваются гаджеты, которые создают виртуальную реальность. Не забывай, что я пишу о мозге массового зрителя. Его нужно подпитывать, и не фаст-фудом с заменителями. – Я посмотрела на задумавшегося Юру. – Знаешь, ты в своей операционной, как мой знакомый часовщик Блюмкин.
– Я – Блюмкин?
– Ты – Блюмкин. Классный дедуля, ему уже за девяносто, а он до сих пор ремонтирует наручные часы. Так вот, он еще работает, и у него есть клиенты, но он ремонтирует только модели, которые изучил в молодости. Сейчас по такой схеме делают только очень дорогие часы. Вот и клиентура у него редкая.
– Я обновляю свои знания.
– Ну и модель у нас в голове вряд ли когда-то изменится. Я вас сравниваю, потому что ты тоже ремонтируешь роскошную и очень дорогую вещь. Не каждый может позволить себе ее содержать. Хотя всем перепало. Мішо, вставай і йди готувати іграшки, ми з татом зараз прийдемо. – Ребенок вышел, а я продолжила качать пресс. – Сколько мозг занимает места?
– От массы тела? Два процента.
– А ему нужно потреблять двадцать процентов нашей энергии. И не все двадцать процентов уходят на нужные вещи. Многие распыляют их не на самые достойные удовольствия. Но иначе не могут.
– Это ты о Мане с котлетами?
– Да, запомнил ее?
– Ага. А ты, кстати, не права. Мозг тоже эволюционирует, и через каких-то десятки тысяч лет модель может поменяться. Я недавно читал результаты антрополога Генриха Пьерта. У него очень внятно описаны исследования срезов мозга человека на протяжении четырехсот лет. Это только гипотеза, но автор доказывает, что потребность в эмоциях меняется, и это видно на структуре мозга.
– Дашь мне? – Я зависла в воздухе.
– Они на немецком, и там много специализированных терминов.
– Все равно дай!
– Я тебе переведу. Мне он самому нравится.
Вот примерно так все и началось. Я имею в виду, начались наши словесные баталии, чтения, переводы, одним словом – споры ботаников.
Мы изучали разные сферы, но у них был общий круг вопросов: Юра ремонтировал мозг отдельно взятого индивида, а я изучала, что с помощью мозга много индивидов создают и как меняется восприятие мира. Мне льстил его интерес и то, что он задавал мне вопросы, не соглашался, считал нужным переубедить, звонил с работы между консультациями, чтобы сказать: «Я подумал, что ты права. Но это очень экстравагантно! Если ты найдешь мне ссылки на источники, то, так и быть, подразню этой твоей версией парочку законсервированных берлинцев».
Почему он носился за мной с этими книгами, мыслями, вопросами? Наверное, так выражалась его потребность в эмоциях. Мы стали проводить больше времени вместе, я опять пропускала милонги, мы засиживались до позднего часа за книгами и словарями. Юра находил для меня редкие материалы и книги, привозил из поездок журналы с опубликованными мною работами. Кроме этого, он натыкался на художественные книги, которые я читала, и это редко оставалось без комментариев. А я – на разбросанные по дому его музыкальные сборники. Я их не комментировала, просто слушала.
У нас было много схожих интересов, но мы по-разному оценивали героев, поступки, значения и смыслы. Я обрадовалась тому, что у меня появился такой друг. Я даже понадеялась, что у меня первый раз в жизни может быть настоящий друг-мужчина, потому что раньше мне никогда не удавалось удержать вот такие интеллектуальные дискуссии в рамках приличия. Обычно это заканчивалось сексом. Я думала, что это меня возбуждает мужской мозг, но теперь передо мной был очень интересный собеседник с ярким, образным языком, с прекрасным чувством юмора и умеющий спорить не до конца, а до того момента, пока нам обоим этого хочется, и… ничего. Он даже не отвлекал меня своей внешностью. Я вовсе не хотела менять то, что получила, на интимные отношения. Иногда я целый день ходила с мыслью, которую он мне, уходя утром, подбросил, и не могла дождаться, когда же он вернется, чтобы высказать ему свою теорию. Мы много смеялись, и мне стало совершенно ясно – он вовсе не так ограничен, как мне показалось поначалу, он умен, тактичен и тонко чувствует мир. Эта находка мне очень нравилась, и я не хотела переходить с ним черту дружбы. Что это: я постарела или мужчины были виноваты в том, что никто из них не задержался в моих друзьях? А со мной вообще можно дружить? Я задала этот вопрос Юре.
