Он задумался и улыбнулся. Богу спасибо. Маричка оказалась настоящим подарком на все Рождества и дни рождения наперед. Юра теперь вообще просить ни о чем не будет. Все остальное он сделает сам: не нужно ему посылать случай и интересные экземпляры, не нужны ему новая аппаратура и люди, не нужно ему, чтобы Александр вернулся. Он все сделает сам: найдет, договорится, поможет, добьется, уговорит, переждет… только бы она никуда не уходила. Он смог совместить себя с ней.
Первая женщина, которая не просто попала в его дом, он пустил ее в жизнь, и она ее не испортила! Даже улучшила. Он смог окунуться в работу, он перестал чувствовать себя виноватым перед друзьями, и они снова были предоставлены своим профессиям, женам, любовницам, спорту… Миша теперь был только с ней.
И перед сыном у Юры тоже не было чувства вины. Ребенок, кажется, становился настоящим ребенком… Он не отсиживался в углу, он гонял по дому, он болтал, он стал много разговаривать, правда Юра не понимал половины того, что он говорил… Почему она с ним говорит по-украински?
Она спросила, не против ли он. Если бы он принимал решение, то не сделал бы такой выбор, потому что Мише в будущем понадобится немецкий, английский, русский… но точно не украинский. Но ей так хотелось, а Миша повторял за ней все, что угодно, и Юра чувствовал, что может ей разрешить все, что угодно.
Она спрашивала. Ему нравилось, что она при ребенке все время его спрашивала, что можно, а что нельзя. Как только Миша засыпал, выходил из комнаты, отвлекался, она тут же теряла интерес к Юре и убегала, но пока Миша видел, она с таким участливым выражением лица: «А что папа скажет?» Хитрая. Но умная, как ни странно. Откуда в ней эта мудрость, она же как юла? Юра не ожидал от нее такого, он не ожидал, что Мишка станет проводить с ней столько времени, что она так увлечется ребенком. Чужим ребенком! И она не стремилась общаться с Юрой. Он не мог понять ее мотивов.
Юра проверил почту. Шенклер еще не ответил. На часах – восемь вечера. Где его носит? Небось на каком-то приеме развлекается… Его руководитель был куда более жизнелюбивым, чем сам Юра. Он пошел на кухню, чтобы заварить чай. Проходя через общую комнату, он заглянул в приоткрытую дверь. Они сидели вдвоем на полу и рассматривали картинки в книжке. Вокруг – железная дорога, плюшевые игрушки, бардак, одним словом. Миша сидел между ее ног, опираясь на ее живот своей спинкой. Она гладила его по голове и мимоходом, рассказывая что-то о нарисованных персонажах, поцеловала в затылок. Мишка не обратил на это внимания, продолжал о чем-то спрашивать. А Юра обратил. Он отошел от двери, прошел в кухню, налил воду в чайник. Не поставил его на огонь, остановился.
Он хотел ее. Он это понимал, и уже перестал задаваться вопросом «почему?». Он не знал ответа, и он уже согласился со всеми своими доводами на тему «Почему я не могу ее хотеть». Но логические умозаключения разбивались о… Он чувствовал сильное желание иметь эту женщину, не выпускать ее, остановить, оставить себе! «Я – дикарь. Что со мной?» – он сжал виски и вышел на балкон. Коварный апрель обманывал теплым воздухом, он знал, что, стоя здесь в футболке, он простудится, но из двух зол он выбрал меньшее. Надо остыть.
Юра никогда не хотел женщину так сильно, так заочно, не находясь в ее присутствии, не прикоснувшись к ней толком ни разу, не дав ей себя поцеловать. Он как-то рассказал Олегу о своем сексуальном опыте. Тот долго не мог прийти в себя. Не мог поверить. Юра не стыдился своей неискушенности. Физически он был способен на большее, но не морально.
Юра удовлетворялся быстро и незатейливо, и все. Он не понимал, как можно получать удовольствие на протяжении даже хотя бы одного часа? Ради чего стараться и доводить женщину до оргазма? Это акт вежливости, да. Иногда он его совершал, иногда нет. Он не всегда был вежлив. И он никогда не хотел женщину вот так. Чтобы она была где-то в другой комнате или даже уезжала в командировку, и чтобы он следил на сайте аэропорта за статусами ее рейсов, удачно ли они приземлились. И чтобы слушать ее шаги по квартире, и чтобы ловить ее запах. Мишу хотелось прогнать. Но, незадача, она уйдет вместе с сыном! Нельзя рисковать, нельзя отпугнуть ее. Другой такой он для Миши не найдет. Фобия сына никуда не исчезла, он все так же прятался от жены Игоря Борисовича и уходил с детской площадки, как только туда набегали мамочки. Ему нужна была только Маричка.
Апрельский ветер не только пронизывал, он еще и приносил запахи. Юра вдохнул свежий аромат. Может, это все весна? Гормональный всплеск, и он готов спариваться, как все живое? «А тридцать четыре года до этого я мертвым был, что ли?» – вздохнул он и вернулся на кухню. Поставил чайник, включил телевизор и попал на ее телеканал. «Она, наверное, оставила», – объяснил он себе, потому что сам он украинские телеканалы никогда не смотрел. Шла ее программа. Он не следил за эфиром, пока не услышал ее голос. Повернулся. Это был сюжет о порнобизнесе: перечисление украинских порнозвезд, законное регулирование, какие-то политики, потом она пошла в эту фирму. Лица сотрудников закрыты. А кто это снимает? Скрытая камера, она говорила, он вспомнил, в виде пуговицы. «Вообще-то это запрещено», – он нахмурился.
Она постоянно ходила на грани закона, и ему это не нравилось. Как и то, что она делала. Она снимала себя полуголую. Конечно, все было размыто, но это для зрителей, а те люди в фирме ее такую видели! И кто-то из ее коллег, кто-то же зарисовывал ее грудь! Она ненормально раскованна. Чересчур! И что, все? Зачем нужен был этот сюжет? Показать, что она там была и что такие студии есть? А закрыть эту студию? Она что-то сказала о лазейке в законодательстве, которую обходят те, кто в этом замешан. Все равно Юра считал, что игра не стоила свеч. Мишка забежал на кухню и требовательно протянул руки. Юра поднял его.
Она зашла следом:
– Мои новости? А мой сюжет был?
– Только что.
– А… ну ладно. В Интернете посмотрю.
– Ты же его сама делала…
– В эфире все иначе выглядит. Ты не понимаешь, это момент тщеславия.
– Не понимаю.
Она проигнорировала его тон. Ей позвонили, и она уже обсуждала локацию для будущей съемки. Кажется, речь шла об аттракционах.
– Юра! – подошла она, прикрыв микрофон ладошкой. – Мне нужен на завтра ребенок, которого мы покатаем на каруселях. Для тестирования качелей. Можно это будет Миша? Это не по-настоящему, так, постановочные съемки. А?
– Тестировать? – переспросил он.
Кроме прочих открытий и новых чувств он понял, что доверяет ей в отношении Миши. Или старается доверять. Кивнул в знак согласия. Она вернулась в коридор.
Она о чем-то спорила, обсуждала «ходы», имена экспертов, потом упрашивала, чтобы ее поставили в пару с каким-то оператором. Юра прислушивался. Она его так хвалит! Просит, чтобы только с ним ее поставили. Юра вдруг подумал, что очень рад Мишиному участию в этих съемках. Глупо надеяться, что ребенок помешает ей в чем-то, но так спокойнее.
Он попрощался с ней и, укладывая Мишу, понял, что все же чувствует перед ним вину, только теперь другого рода. За то, что использует его как приманку. Он это тоже понимал, и он готов был жертвовать его безопасностью, только бы Миша не давал ей уединиться с тем оператором.
