– Я изменюсь, и лучше это сразу оговорить: я поправлюсь, стану капризничать и, учитывая мои наклонности, я забуду вообще все на свете.
– Главное, чтобы не забыла кто твой…
– Муж? – договорила я за него. – Теперь хоть есть смысл выходить за тебя замуж. Ты же только так успокоишься. Ненамного, но я всегда смогу тебе ответить на твои приступы ревности: «Мисценовский, я мало того, что беременна, я еще и замуж за тебя вышла!»
Его губы опять растянулись в улыбке:
– Ты согласна?
Я улыбнулась и кивнула в ответ.
– А в церкви ты скажешь это вслух?
– Кто меня в церковь, беременную, пустит?
– Бог простит, а священнику знать не обязательно.
– Ты хочешь скоро?
– А ты хочешь большую свадьбу, с длительной подготовкой?
– Нет! Юра, прости, но это для меня и вправду совсем не важно. Всего, чего я сейчас хочу, это три желания: я хочу сделать тест, я хочу увидеть Мишу, и я хочу, чтобы ты наконец-то, с опозданием в семь часов, но все же меня поцеловал.
Тогда он смог исполнить только третье.
Он смотрел на меня с огромной больничной кровати своими огромными глазами. Маленький и худенький в большой белой комнате. Он молчал. Глаза становилось больше с каждым моим шагом, а бровки подымались в домик.
Я хотела упасть на колени и выпросить прощение за все, что сделала. Какие же мы оба с Юрой эгоисты! Оба! Мы думали о себе, о наших чувствах, о наших целях. А он был один в мире. Чем я лучше ее? Чем лучше Юриной мамы? Я такая же. Меня удерживали на ногах остатки здравого смысла. Я не потеряла рассудок, говоря с Юрой, и именно это, а не мои признания в любви и обиды на холодную реакцию – помогли мне вернуть его веру в нас. Если я, как мне хочется, упаду перед Мишей и буду просить прощения – он только испугается. Сейчас тоже нужно сохранить рассудок. Я подходила ближе и ближе.
– Привіт, – села я рядом. Он молчал и не шелохнулся. Только следил за мной. – Я повернулася.
Его лицо скривила гримаса плача. Он отвернулся, скатился с кровати, забился в угол и оттуда разрыдался. Я видела такое много раз, когда он убегал от других женщин. Правда, он редко плакал, больше сердился, а теперь… Теперь и я ему чужая? Я заслужила, но я не приму это! Нет! Он называл меня мамой! Так было, и так будет. Я бросилась к нему:
– Синочок мій, солодкий мій, я тебе дуже люблю! Ти – моє Сонечко, пам’ятаєш?
– Мааааааааа!
– Я більше ніколи нікуди від тебе не піду! Я обіцяю! Ми завжди будемо разом! – эти слова я всегда держала за зубами, когда говорила с Мишей. Это его отцу я ночью опрометчиво обещала, а на утро думала: «А всегда – это сколько?» Мише – никогда. Мише – впервые.
– Мамочка! – он бросился мне на шею и накрыл меня потоками слез.
Это было долго и больно. Мы сидели в углу и причитали, пока нас не успокоил Юра. Он забрал нас из больницы, и это было только началом. Миша не хотел больше видеть Игоря Борисовича, Олега, своего терапевта и прочих людей – не членов семьи. Юра впервые в жизни взял отпуск, и наша семья несколько недель пробыла вместе, не выходя из квартиры. Весь этот посттравматический период удачно пришелся на новогодние праздники.
Как только мы вернулись в город из села, мы сразу же поехали к Мише, и в последующие дни он выпускал меня из объятий или хотя бы из поля зрения только на ночь. Я не успела купить тест, но задержка уже была – очевиднее некуда. А Юра уже не раз возвращался из аптеки без теста. Утром двадцать девятого декабря я решила позвонить гинекологу и спросила у Юры, как лучше поступить, чтобы выйти из дому незаметно для Миши. Юра сказал, что оставлять его еще рано.
– В чем дело? Ты не хочешь знать, беременна я или нет?
– Прости. Это глупо, я знаю, но… А вдруг нет? И ты передумаешь выходить за меня!
Я могла только вздохнуть и развести руками. За эти дни я запаслась таким терпением для этих двоих, что меня, казалось, уже никакая глупость не выведет из равновесия.
Первого января я в кои-то веки проснулась раньше него. Я побежала заглядывать не под елку, а в туалет, меня вырвало. А когда я вышла из ванной, Юры уже не было. Он вернулся с пробежки с Хорошо и с тестом. На результаты мы пошли смотреть вдвоем, под елку. Я не сомневалась, что там будет подарок, и хотя это чудо было не новогодним, а две полосочки означали, как мы выяснили потом, на УЗИ – два месяца, это все же было именно тем, чего я давно ждала – это было Чудом.
Подавать заявление мы пошли через два дня, Юра «уговорил» сотрудников загса поставить дату на четырнадцатое января, видимо, это был первый рабочий свадебный день после праздников.
– Спасибо, что оставил нам с девочками Маланки! – возмутилась я, когда мы вышли на улицу. Дату мы не обсуждали, и я думала, что это будет хотя бы в феврале.
– Что?
– Мой девичник! Традиционный, ежегодный, с гаданиями, с киданием сапог.
– Дорогая, ты вообще-то замуж выходишь?
– Одно другому не мешает!
– Какому другому я не помешаю, хотел бы я знать?!
Он еще что-то собрался высказать мне, но его прервал звонок:
– Да, пап. Привет. – Я поймала себя на мысли, что, кроме отца, он никогда ни с кем не разговаривал при мне. Хотя и отец тоже обо мне не знает.
– Случилось страшное, – сообщил он, положив трубку.
– Что такое?
– Они все едут. Они будут здесь послезавтра!
– Кто?
– Все! Я пытался возразить, но отец не дал. Он сказал, что и так делает мне услугу, раскрыв секрет, чтобы я выходной взял.
О том, что Юра взял целый отпуск, и о том, что женится, – родные не знали, это мне было известно. Мне хватало для начала одного и второго, и третьего под сердцем, а разбираться в его взаимоотношениях со всеми родственниками для меня было ранним и не очень желанным шагом. Своим я сказала о помолвке, но мы с Юрой решили, что пойдем в церковь только вдвоем.
– Почему они так резко решили?
– Резко? Ничего, что ты живешь у меня с лета и никогда их не видела? Они меня терроризируют уже давно. Тот факт, что я сам никого не зову, редко звоню, и ничего не рассказываю о себе – никого не удивляет в принципе. И я такой, и Миша не способствует. Но они раньше приезжали на Новый год. Я их тогда тоже не звал! И каждый раз это сопровождалось Мишиными истериками. Меня не очень радует, что они вот так, толпой навалят: мама-папа из Харькова и Сергей с Бали приедут шестого утром. Янка с мужем прилетят из США вечером, и, наверное, Машка тоже к вечеру подтянется.
– Маша из Берлина?
– Да. Они сердятся, что я вообще перестал звонить, и вот, сюрприз делают. И уже никого не остановишь! Это будет светопреставление!
– Они шумные?
– По сравнению с нами? Очень.
